«Все мы родом из детства…»
Каждому из нас знакома ситуация, когда собственные ожидания не совсем соответствуют реальности. Например, люди идут на комедийную картину в надежде посмеяться от души, а оказываются на сложном философском фильме. Вспомните, например, ленту «Кин-дза-дза», к сожалению, оказавшуюся во многом пророческой. Перед началом беседы с Андреем Потоцким я ожидал встречи с известным гатчинским бардом, романтичным поэтом, но разговор пошёл в совсем другом русле.
Чуть выше среднего роста, подтянутый, энергичный, Андрей Геннадьевич обстоятельно и неторопливо отвечает на вопросы. Внимательный взгляд, образная и при этом лаконичная речь. В отличии от многих знакомых поэтов-исполнителей он не склонен «растекаться по древу».
- В детстве вы мечтали стать бардом, поэтом?
- Ни в коем случае! Я больше технарь, чем гуманитарий. Стихи писать - пожалуйста, кто в юности не пишет стихи?! Но о себе, как человеке творческом, тем более, поэте, совершенно не думал.
- Но всё же в детстве и юности, как многие считают, закладываются все будущие достижения и неудачи человека. Проявляется интерес к тому или иному роду занятий, профессии?
- Соглашусь. Наверное, именно так и было. Родители отдали меня в музыкальную школу, так как слух от рождения был отличный. Честно отходил туда четыре года. Занимался по классу баяна. Директором школы в мою бытность служил Фёдор Фёдорович Савин, большой поклонник оркестров. Ты мог не слишком успевать на занятиях, но, если хорошо выступал в составе оркестра, тебе всё прощалось. Звёзд с неба не хватал, но самое главное было сыграть оркестровую партию. Я стабильно входил в первую тройку оркестровых баянов. Самое смешное, уже после музыкальной школы и армии, лет через пять, понял, что напрочь забыл все ноты.
Сильное потрясение случилось после того, как в 9-м классе домой принесли запись выступления Высоцкого у нас в Гатчине, в ЛИЯФе. Прежде всего, поразили тексты. На фоне советских песен о БАМе и прочая, прочая тексты Владимира Семёновича звучали совершенно неожиданно. Всплеск эмоций. Меня это так проняло, что я решил учиться играть на гитаре.
Пел, играл, даже пытался записывать на магнитофон. Получалось, прямо говоря, не очень, я бы даже сказал, ужасно. В младших классах я пел первым голосом в школьном ансамбле, но потом у всех мальчишек ломается голос, о пении пришлось забыть. Правда, помню, как в 10-м классе готовился концерт, посвящённый Великой Отечественной
войне. Исполнялись военные песни. Я пел «Землянку». Классная руководительница послушала меня, отвела к учительнице пения, не могла понять - хорошо это или плохо. Та послушала, говорит: «Мне нечему учить этого мальчика, он всё умеет». Всё же какая-то постановка голоса, навыки остались.
Что касается будущих увлечений и рода занятий, то скорее, наоборот. Меня больше тянуло в техническую часть, область точных наук. Я в детстве очень много болел ангиной, жестко, с температурой. В 6 лет удалили гланды. И вот лежишь в кровати, надо чем-то заняться. Мама приносила с работы чертежи. И я принялся рисовать, точнее, чертить. На уроках черчения в школе был любимым учеником. Трехмерки, объёмный чертёж - мне они легко давались. Нравились все эти инженерные штучки. Может быть, сказалось влияние родителей. Мама работала на
157-м заводе. Пришла туда сразу после войны. Прошла путь от токаря до мастера ОТК. С отцом они познакомились, когда он служил у нас на аэродроме механиком по вооружению. Так что, если и говорить о наследственности, то она сплошь техническая, инженерная.
После школы захотелось жить самостоятельно, самому зарабатывать на жизнь. Отец привёл меня в ЛИЯФ, в опытный цех к токарному станку и ушёл. «Ну, пока», - сказал. И я начал работать, делать что-то своими руками. Я и до сих пор люблю работать руками. Токарный станок, расточный. Пробовал, мне было интересно, понимал, что мне нравится возиться с железом. Ещё до армии поступил в наш Северо-Западный «Политех». Здесь, в Гатчине, был филиал. На вечернее. Очень удобно. Отработал днём, потом учишься. Кто хотел научиться, получить новые знания и опыт, тот получал. После армии я вернулся в ЛИЯФ, только в другой отдел, стал работать фрезеровщиком. А в 1984-м я уже был на четвёртом курсе, пригласили работать мастером в тот опытный цех, с которого начинал. И так, с 1984-го, не вылезая, работаю в должности разнообразных начальников.
Слушая до того песни Андрея Потоцкого, а сейчас его рассказы, я всё пытался понять, кого же он мне напоминает? Всплыла в памяти фраза одного литературного критика, который утверждал, что главным русским прозаическим произведением он считает роман «Обломов» Гончарова. Там отразились две крайние ипостаси нашего соотечественника. Прагматик до мозга костей Штольц и простодушный идеалист Обломов. «Да вот же он, - невольно думалось, глядя на Андрея Геннадьевича, - тот, увы, очень редкий тип русского человека, который гармонично сочетает в себе обе крайности». О чём бы ни рассказывал собеседник, его не покидает чувство самоиронии, добродушная улыбка не сходит с лица. Даже когда речь заходит о совсем невесёлых событиях.
Армия. «Афган»
- Многое в нашей жизни зависит от случайности. Когда меня призывали в армию, сосед, он служил в КГБ, захотел помочь. Благодаря своим связям пристроить на какое-нибудь «тёпленькое» местечко. В результате, как потом оказалось, место оказалось действительно, «тёпленьким», если не сказать, «горячим». Но тогда, в 1978-м, кто же мог знать? Подходит, спрашивает: «Где хочешь служить, на Кубе или в Москве?» И там, и там не плохо. Но я выбрал Москву, поближе к дому. Попал в ВВС, связистом. Центральный узел связи в Ватутинках тогда располагался. Полгода в «учебке», потом – в боевой части. Помогало обучение в музыкальной школе, кстати. Звучание азбуки Морзе при быстрой передаче легче воспринимать на слух, если есть музыкальное образование. Скорость передачи сигнала и его приём росли, я довольно быстро и хорошо освоил специальность, но со временем стало скучно. Когда всё легко даётся, хочется чего-то новенького.
- Извините, перебью. Важный и болезненный, в том числе и для меня, отслужившего три года на флоте, вопрос: «дедовщина» у вас была?
- А как же! Когда я пришёл служить, «дедами» у нас были ребята из одной национальной республики бывшего Союза. «Отрывались» на нас по полной. Самое элементарное. Приходишь после ночного дежурства в казарму, кто-то из старослужащих не хочет идти в наряд, отправляют тебя. Мой рекорд – не спал, грубо говоря, подряд шесть суток. На шестые сутки уснул в карауле стоя. Как лошадь. Так было заведено тогда, не знаю, как сейчас.
Чуть позже я попадаю в специальный отдел, который занимается организацией экстренной связи по всему Советскому Союзу. Для нас не было особой проблемы наладить при необходимости связь с любой удалённой точкой. Не важно, в Союзе или за его пределами. В отделе нашем работали в основном вольнонаёмные, то есть гражданские люди. Оказалось, что у меня, помимо слуха, замечательная зрительная память. Огромное количество телефонов, раций, разнообразных устройств. Мне в общих чертах показали, где и что. Вечером приходит новая смена. «Ты у нас новенький? Первый день? Показывай, чему научился?» Я чётко доложил, где, что и как. Служба мне нравилась.
Потом наши войска вошли в Афганистан. Нам было приказано установить сообщение с пунктом связи в Кабуле. Пытаемся - не получается. Спрашиваю: «Какая у них рация?» Отвечают: «Обычный «киловатник». Ничего себе! Там минимум киловатт на 15 должен быть аппарат. Кое-как связались. Они нас слышат, мы это точно знаем, но понять нас не могут. В чём дело? Оказалось, их часть выдвигалась из Алма-Аты. Забыли впопыхах и кодировочные таблицы, и даже антенны выносные. Связывались с нами на обычный штырь передатчика. Хорошо, атмосфера в тот момент позволяла. Называется всё это одним объёмным русским словом - бардак. В общем, было принято решение направить в Кабул специальную группу из пяти человек со всем оборудованием для налаживания устойчивой связи. Набирались только добровольцы. Я вызвался тоже. Серьёзное собеседование в штабе ВВС СССР я прошёл, отправился в Афган.
- Вы тогда понимали всю серьёзность происходящего, масштаб событий?
- Нет. Скорее, мальчишеский интерес. Попасть на войну, тем более за границу. Романтика! Кто же знал, что реальность окажется такой жёсткой, иногда жестокой.
- До Кабула добирались самолётом?
- Сначала из Москвы до Ташкента и посёлка Какайды, что на границе с Афганистаном, самолётом. Потом уже на специальной технике, передвижные радиостанции и прочая, своим ходом. Через снежные перевалы, кстати, нам повезло, что их занесло снегом. Душманы не могли подобраться. Но проблем хватало. Снег расчищали танками, техника часто ломалась, тащили друг друга на тросах.
Самое интересное, что, когда добрались до Кабула, начальство долго не могло понять, куда нас пристроить. С марта по май копали траншеи для телефонных проводов и прочей ерундой занимались вместо того, чтобы заниматься непосредственной своей специальностью. Только через два месяца начали заниматься делом - обеспечивать связь с подразделениями, которые выходили на боевые операции. Здесь тоже оказалось всё непросто. Сказывался специфический рельеф местности. Горы, изменчивая погода. Например, работая на тех частотах, которые позволяли связывать Москву и Владивосток, в Афгане мы могли услышать друг друга максимум на ста километрах. Уже позже, набравшись опыта, я перед операцией прослушивал разнообразные частоты на тех участках, где предстояло действовать нашим войскам. Долго слушал «белый шум», определяя наиболее устойчивые частоты.
- Опыт - ключевое слово на войне?
- Безусловно. Посмотрите, как мы брали Берлин в 1945-м. Сравнительно небольшими силами и быстро. Люди были опытные, «натасканные» войной. И сравните с 1941-м, 1942-м. Небо и земля.
Например, мне в Ташкенте, перед отправкой в Афганистан, дали автомат бэушный. А я всего три раза стрелял до того из автомата. Уже в Афгане привезли партию трофейных патронов, китайских. Начал стрелять, на расстоянии 50 метров пули уходят значительно ниже. Прицел сбит. Его нужно пристреливать, тренироваться. На боевых заданиях мы, связисты, обеспечивали сами себе боевое охранение. Знаете, что самое страшное в карауле там? Сидишь ночью в окопе, охраняешь подразделение. Вдруг – непонятный шум за спиной. Словно кто-то крадётся. Сердце в пятки. Уже представляешь, как тебе перерезают горло. Оглянешься, присмотришься, а это тушканчик грызёт траву. «Ах, ты, морда ушастая! - думаешь. - Так ведь и до инфаркта довести можно!» И смех, и грех. Но попадись нам какая-нибудь серьёзная диверсионная группа, справились бы с нами, как с котятами.
- Опять бардак?
- Он самый! Каждый должен заниматься своим делом. Когда я попал в связь, я понимал, что должен стать лучшим в своём деле. Попал бы в разведку, пехоту, танковые войска - не важно, стремился бы в первую голову в совершенстве изучить своё ремесло! Ведь тогда, да боюсь и незадолго до нынешних событий, в армии «мирного времени» было много случайных людей. Тех, кто воспринимал службу как непыльную работу, за которую платят неплохие деньги и можно рано уйти на пенсию. А когда доходит до реальных боевых действий, такие люди оказываются ни на что не способны.
- Как бы нас не упрекнули в недостаточном патриотизме…
- Патриотизм, - резко прерывает меня Андрей Потоцкий, – это, прежде всего, профессионализм! Внимательное отношение к своему делу и тщательное выполнение всех инструкций и служебных обязанностей. Может быть, это планида у нас такая: сначала набивать шишки, только потом начинать воевать по-настоящему. В Афганистане мы быстро всему научились, думаю, и сейчас произошло то же самое.
Самодостаточность
- В Афганистане вы писали песни? Ведь эмоций через край.
- Нет. Опыта не было, умения, да и времени. Хотя вспоминается забавный случай. Мы нашли гитару. Точнее, гриф от неё. Видимо, инструмент переехала какая-то тяжёлая техника. Я её кое-как собрал, приладил деку. У нас же радиостанция. Вечерами стал проводить концерты на определённой частоте. И вот, представьте, я пою песни. Не свои, конечно, Высоцкого, Окуджавы и так далее. Наши части, разбросанные по всему Афганистану, слушают.
- То есть, амбиции исполнительские всё же были?
- Говорю, как на духу, - никаких амбиций. Я твёрдо понимал, что этим на жизнь не заработаешь.
Года через два после того, как я услышал Высоцкого, знакомая девочка принесла кассету с песнями Виктора Шутилова. Он тогда уже хорошо был известен в Гатчине. Вот его судьба могла вполне сложиться по-другому. Чрезвычайно одарённый был человек. Вполне себе на уровне многих наших ведущих бардов. Но то ли не в своё время он попал, то ли не в ту дверь зашёл… Не знаю. У меня записаны несколько его песен, любимых. Часто исполняю их на концертах.
Мы познакомились с Виктором уже после армии. В ЛИЯФе был вечер туристской песни, он там выступал. Пробовали записывать что-то вместе. У меня после Афгана был, конечно, синдром человека, вернувшегося в обычную жизнь после войны. Спасала работа, учёба и общение с Шутиловым. Тогда стали появляться свои песни или на стихи наших гатчинских поэтов. Например, Виктора Васильева. Вот он настоящий поэт, очень бережно относится к слову. Однажды принёс мне стихотворение «Аленький цветочек». Попробуй, мол, написать музыку. Я дня за два сделал. Очень мне легло на душу это стихотворение. И Васильеву песня понравилась. Если стихотворение само просится на музыку, находит отклик в твоём сердце, то и работается легко и быстро.
- У вас были кумиры среди бардов?
- Никаких кумиров. Когда слушал Высоцкого, я понимал, что он умеет делать лучше всех других. Каждая его песня – конкретная ситуация, необычный случай. Он блестяще умел описать, зарифмовать историю. Когда в нашем городском музее планировалась выставка, посвященная Высоцкому, я сказал: «Ни в коем случае нельзя делать что-то стандартное. Включать, скажем, его песни и демонстрировать фото. Зрителям это будет не интересно. Сейчас каждый может сделать нечто подобное у себя дома, на компьютере. Я могу
прийти и исполнить его песни. Так, как я их слышу, со своей интонацией. Многим зрителям и слушателям, кстати, понравилось. Свежий, иной взгляд открывает по-новому песню.
- Насколько я знаю, ваша жена – директор нашего городского музея. Как вы с ней познакомились?
- Опять же, его величество случай. Я тогда только открыл свою мебельную фирму и сам ездил принимать заказы. Позвонила женщина, попросила изготовить мебель. Нужно было съездить, сделать замеры. Дверь открывает красивая женщина. Я сразу узнал её. Мы учились в одной школе, она на год младше. Даже танцевали как-то на школьной дискотеке. И вот прошло почти двадцать лет. Встретились снова. С тех пор уже четверть века вместе. Сыну двадцать четыре года.
- Иногда в оценках коллег, других исполнителей звучало слово «непрофессионализм». Это – самый обидный и хлёсткий эпитет из уст человека, привыкшего делать своё дело либо на полную катушку, с высшей степенью ремесла, либо не делать его совсем.
- Я – самодостаточен. Мне важно, чтобы, когда я выхожу на сцену, мне было не стыдно смотреть людям в глаза. Я редко общаюсь с нынешними бардами и даю концерты. Записать бы то, что написано раньше. Планирую сборник из 50 песен. Для этого нужна хорошая аппаратура, профессиональный специалист для записи. Сейчас нашёл нужного мне человека, Стас Киселёв, молодой парень, но говорим мы с ним на одном языке.
- Что бы вы хотели пожелать читателям нашей газеты, да и всем жителям Гатчины?
- Однажды я написал шутливое стихотворение в ответ на очень популярные песни-пожелания. Помните: «Мы желаем счастья вам…» и всё прочее. Захотелось как-то поближе к человеку написать. Получились такие строки: «Я желаю вам всем тепла, тёплых слов, нежных рук, жить без долгих разлук. И ещё, чтобы рядом был друг».
Беседовал Андрей Павленко