Конечно, первое, на что обращаешь внимание, это старый храм. Напротив входа, через дорожку, на небольшом стенде – фотография того молодого храма, каким его задумали и построили наши зодчие почти полтора века назад, в 1889 году. Легкий, устремленный в небо тремя куполами, он производит впечатление почти игрушечного, пряничного домика. И рядом… Больно смотреть на то, что сделали с бывшей красавицей-церковью время и злые люди. Храм, лишенный куполов и колокольни, подобен старому паруснику, потерявшему мачты и паруса.
Печальное настроение несколько рассеивается, когда ровно в назначенный срок появляется настоятель храма – иерей Александр Асонов. К нему не слишком подходит традиционное для России слово «батюшка». Подтянутый, подвижный, улыбчивый, энергичный.
- Христос Воскресе!
- Воистину Воскресе!
- Пройдемте в храм, почаевничаем, и я отвечу на все ваши вопросы, если смогу, конечно.
Долгая дорога к храму
Первое чувство, которое возникает внутри храма, известно каждому верующему при посещении старых церквей – «намоленность». Объяснить это чувство сложно, особенно человеку, далекому от религии. Нужны долгие годы непрерывных служб, литургий, искренних молитв прихожан, чтобы оно возникло. Храм Всех Святых не действовал 70 с лишним лет, был превращен буквально в руины. Но как только здесь затеплилась нормальная церковная жизнь, всё вернулось на круги своя.
- Храм большевики закрыли в 1938-м. Последнего настоятеля протоиерея Александра Калачёва в том же году расстреляли. Во время войны храм сильно пострадал от артиллерии и бомбежек. Потом, во времена Хрущёва, его пытались «добить», разобрать на кирпичи. Ничего из этой затеи толком не вышло. Храм просто бросили, и он постепенно превращался в руины.
На данный момент, по документам, от прежнего храма осталось 48 процентов. Но это уже после проведенных работ. Благодаря заботам настоятеля Павловского собора протоиерея Владимира Феера храм удалось поставить на консервацию. То есть приладили крышу, чтобы дождь и снег хотя бы не проникали. На проемах в стене (их даже окнами не назовешь) установили решетки и к ним просто прислонили стекла. Решетки поставили потому, что некоторые наши несознательные граждане использовали здание как отхожее место. Установили железную дверь. В полу заделали провалы. Видите, вот деревянные вставки, ими прикрыли дыры.
Отец Александр энергично перемещается по небольшому пространству внутренней церкви.
- В стенах, заметьте, хорошо видна кладка старого, еще «родного» красного кирпича и заплатки. Это места новой кладки. Здесь тоже были пробоины.
Оглядываешься по сторонам. Действительно, стены все в заплатках, как тело старого солдата в шрамах от ранений.
- Когда я впервые вошел в храм в феврале 2014-го, страшно было смотреть на то, что внутри. Под крышей мечутся голуби. Они всё равно через щели проникали внутрь. Я осматривал доставшееся мне «хозяйство» и просто не понимал, как всё это восстанавливать. Например, чтобы один только притвор (часть храма между входом и основным помещением) привести в порядок, нужно лет пять собирать деньги и ремонтировать. Не говоря уже о крыше, полах, стенах и так далее.
Ну, ничего, думаю, у нас есть «маленькая церковь», рядышком стоит храм-часовня св. Иоанна Крестителя. «Маленький храм» в советские годы уцелел только потому, что его использовали как «место для ритуального прощания». С него сняли кресты, он уже перестал быть храмом. Сюда привозили гробы, люди могли проститься с усопшими. Во всяком случае, были электричество, тепло, вода. Думаю, вот в нем и будем вести службы, собирать общину. Понимал, что этот, «главный храм», я буду восстанавливать очень долго, и ни на что особо не рассчитывал.
Но знаете же поговорку: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». Она ведь работает не только в негативную сторону. Что вы думаете? В феврале 2014-го здесь не было ничего, а в ноябре мы уже въехали в новый храм. С электричеством, теплом и всеми условиями для службы. Разные люди, совершенно не связанные между собою, помогли. Я их не искал. Они просто возникли из ниоткуда. Как говорится: «Бог привел!» Всё, что вы здесь видите, сделано благодаря этим совершенно разным людям.
- Похоже, фраза «Бог привел!» одна из самых любимых в вашем лексиконе. В самом начале разговора вы именно так объяснили свой приход в Православную Церковь. Причем не самым привычным, не прямым путем. В вашем прошлом – служба лютеранским пастором, различные работы, никак не связанные с религиозным служением. Биография полна весьма крутых поворотов. Давайте хотя бы коротко расскажем нашим читателям о вашей не совсем обычной биографии.
- Я бы не сказал, что она такая уж необычная. Был период духовных исканий, если не сказать метаний. Но, я уверен, Господь ведет нас по жизни. И если он посылает вам те или иные испытания, то только для того, чтобы помочь обрести самого себя, найти свой верный путь.
- В одном из интервью вы говорили, что вас крестили в детстве. Как это вышло?
- Я родился в 1972-м в Ленинграде и вырос на Васильевском острове. Крестила меня мама. Видите ли, человек может не иметь никакого отношения к церкви, но тянуться к Богу. Так многие ходят в храм. Мама была обычным инженером, возглавляла отдел на совершенно типичном советском заводе под названием «Вперед». И при этом посещала церковь на Смоленском кладбище и брала меня с собой. Я совсем маленький, но помню некоторые элементы надгробий, памятников. Например, как входишь на кладбище, по правой стороне, буквально шагов 20, могилка, и на ней скульптурная композиция с лежащим младенцем. Я запомнил его, потому что мне казалось: ребенка забыли на кладбище, и он здесь спит, но ему же холодно! Запомнились всенощные бдения в храме. Полумрак, вокруг люди какие-то.
- Народу много?
- Много.
- В основном те самые пресловутые старушки, на которых и выстояла церковь в советские времена?
- Нет, совсем нет! Как бы сказать, легенда про старушек, которые только и ходили в храмы, это «утка», которую власти специально культивировали и запускали в народ. Часть богоборческой политики тех времен. Люди в храме были самые разнообразные и разновозрастные. Просто как повелось со времен газеты «Безбожник» формировать негативные мифы вокруг церкви, так это и продолжалось. Заметьте, кстати, последние лет 20 в нашей стране тоже идет активная информационная война против РПЦ. И, что интересно, приемы ровно те же. Годы идут, а ничего не меняется. Тогда сработало, и сейчас сработает!
Наш разговор с о. Александром то и дело прерывается телефонными звонками. «Да, я здесь, у себя на кладбище», – отвечает он собеседникам. – У меня интервью». В храме на удивление много посетителей. Кто-то ставит свечку «за упокой», кто-то – «за здравие». Жизнь и смерть здесь, в кладбищенском храме, уживаются самым естественным образом, идут рука об руку. С другой стороны, может быть, именно такое «философическое» настроение заставляет нас иногда так далеко уходить от темы разговора, забираться в такие дебри, что не сразу вспомнишь, на какой точке биографии мы, собственно, остановились. Ваш автор то и дело спохватывается: говорить с богословом, лингвистом, знатоком нескольких языков, бывшим директором Православной Академии теологии и искусств при подворье Оптиной пустыни можно бесконечно, но всё же газетный материал имеет свои рамки, и нужно донести до читателя хотя бы основные вехи на пути нашего героя.
- Отец Александр, давайте хотя бы в школу пойдем и ее окончим!
- Я учился в школе-«восьми-летке» там же, на Васильевском. По ее окончании встал вопрос, что делать дальше. Либо заканчивать десять классов, либо идти работать и продолжать обучение в вечерней школе рабочей молодежи: помните, были такие? У меня довольно рано ушел из жизни отец, мы с мамой остались вдвоем, и сидеть в 15 лет на ее шее в мои планы никак не входило. Пошел работать. Устроился на завод Калинина в отдел БВП. Бюро внешней приемки. Это то же самое, что ОТК, только там проверяют продукцию при выпуске с предприятия, а мы проверяли входящую продукцию, комплектующие.
- То есть у вас уже трудовая книжка появилась?
- А как же! Она у меня до сих пор хранится. Параллельно учился в ШРМ.
- Но у вас в 15 лет должны были уже сформироваться какие-то мечты, представления, кем я хочу быть…
- Нет, я еще только формировался как личность. Но именно в этот период я страстно увлекся поэзией. Мандельштам, Волошин, Ахматова, но на первом мес-
те была, конечно, Марина Цветаева.
- И сами, понятное дело, пытались писать?
- Куда же без этого. Лет до 30 что-то пробовал писать. Потом, естественно, бросил, но любовь к поэзии сохранил на всю жизнь. Проработал два года на заводе Калинина, затем мама меня устроила на работу в ЛЕНЖИЛНИИПРОЕКТ.
- Господи! Что за зверь такой?
- Научно-исследовательский институт, который занимался определением, какое должно быть давление в отопительных сетях. Я работал в информационном отделе. Мы использовали большие компьютеры для определения того самого давления. Здесь у меня случился когнитивный диссонанс, что называется. Если на заводе, режимном предприятии, всё было строго: в восемь ты уже должен быть на рабочем месте, проходная, пропуск – то на новом месте я мог прийти на работу с опозданием минут этак на 15. Институт – это была такая «богема». Помните «Служебный роман» Рязанова?.. Что-то в этом роде. Где-то в этом возрасте, лет в 17, у меня появился интерес к лингвистике, языкознанию.
- Я всё жду – когда же появиться религия в вашей жизни?
- О, до этого еще очень далеко! Только лет в 28 началась та самая религиозная жизнь, о которой вы спрашиваете. А православным христианином я вообще стал только в 39. То есть, конечно, и до 28 были какие-то религиозные размышления, но на очень поверхностном уровне. В каждом человеке заложен запрос на религиозность. Просто реализовываться он может по-разному. В том числе, например, тяготение к поэзии тоже – проявление религиозного чувства. Человек начинает осознавать себя не только лишь животным, но и чем-то большим.
И снова наша беседа, как непослушная собачка с поводка, срывается, убегает. Звучат фамилии известных и не очень психологов, перечисляются работы по исследованию мозга. Неожиданно речь заходит о не совсем точном переводе с греческого первых слов Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». В храме звучит гортанная греческая речь, возникают иные смыслы этих слов, они появляются вследствие иных их значений в другой культуре и языковой среде. Отец Александр – человек, безусловно, увлекающийся, когда речь заходит о дорогих его сердцу вещах. В то же время в разговоре подкупало то, что собеседник, обладая отличным чувством юмора, вполне позволял вашему автору иногда быть ироничным и даже слегка беспардонным. Не всегда в нашей традиционно суровой православной среде встретишь такое отношение.
- Отец Александр, у нас еще институт впереди! Как вы оказались в Горном институте?
- Просто рядом с домом были два учебных заведения: Большой университет и Горный институт. Я понимал, что в университет ни при каких обстоятельствах не поступлю. Особенно после 11 классов школы рабочей молодежи. А в Горный шансы были. Ну и, самое главное, я действительно толком не понимал еще, чего хочу от жизни. Так что какая разница?
Началась учеба, но тут наступил 1991 год. Страна пошла в разнос. Происходило это чудовищно быстро. В институте развал очень остро ощущался. Только что по коридорам ходили толпы студентов, и вдруг на глазах всё рушится.
Помню такую удивительную картинку. Спускаюсь по парадной лестнице института – той, что к выходу на набережную лейтенанта Шмидта. Внизу проходит заведующий кафедры иностранных языков. Поднимает глаза вверх, смотрит на меня и спрашивает с такой печальной улыбкой: «Как? Вы еще здесь?» Я говорю: «А что мне делать?» – «Да бегите!»
Из института пришлось уйти на третьем курсе. Перспектив там не было никаких, а нужно было искать место и род деятельности, чтобы кусок хлеба себе заработать. Посоветовались с сокурсником. Тот говорит: «А пойдем в ПТУ? Руками всегда можно себе заработок найти!» И что вы думаете? Мы отправились в ПТУ. Специальность – «каменщик-печник». Директриса спрашивает: «Ребята, вы ленинградцы с пропиской?» – «Да!» – «Горный институт?» – «Разумеется!» – «Боже, что со страной делается!»
Мы экстерном сдали все необходимые предметы, прошли практику и вскоре стали каменщиками-печниками.
- Поработать довелось?
- Да, на стройках разных поработал немного. Пробовал себя за границей, в Германии. Уехал туда к приятелю, поработал немного, но отчетливо понял, что без России мне никак нельзя. Вернулся, когда по Москве ехали танки и горел Белый дом. Люди бежали из страны, а я был счастлив, что вернулся. Стал искать работу здесь. Мне очень сильно помогло, что к 20 годам я самостоятельно выучил английский язык. Только потом пошел на курсы английского при университете, чтобы подтянуть грамматику, да и свидетельство об окончании курсов не мешало. Могу сказать, что от 22-х до 40 лет знание английского всегда помогало мне заработать копейку, несмотря на все пертурбации в стране и собственной жизни. Со своей будущей матушкой Юлией я познакомился тоже благодаря преподаванию английского. Она была моей ученицей.
Лютеранство
- Меня всегда привлекали личности, люди с большой буквы. Мне было лет 28, когда совершенно случайно зашел в храм Святого Архангела Михаила Евангелическо-Лютеранской церкви, что на Васильевском острове. Там познакомился с удивительным человеком – пастором Сергеем Робертовичем Прейманом. Он был очень интересный человек. Именно тогда я по-настоящему увлекся вопросами религиозного характера. В том числе меня подкупило участие в жизни лютеранской общины того времени православного архиерея, владыки Михаила Мудьюгина. Очень известный был в то время человек, и чрезвычайно яркая личность. Он приезжал, общался с Сергеем Прейманом, и мне довелось соприкоснуться в своей жизни с этим удивительным человеком.
Я стал ходить на мессы лютеранские именно в этот храм. И года через два мне предложили пойти учиться в Теологический институт Евангелическо-лютеранской церкви им. С.Я. Лауриккалы. Я поступил, начал учиться, и на 2-м курсе меня ординировали в диаконы лютеранской церкви. «Ординацио» с латыни – посвящение. Есть три степени служения: диаконское, пасторское и епископское.
Меня как диакона назначили исполняющим обязанности настоятеля лютеранской церкви в Зеленогорске. Проработал там пять лет. Сначала в диаконской степени, потом – пасторской. Параллельно работал официальным переводчиком в Теологичес-ком институте и руководителем информационного отдела церкви, также стал преподавать символические книги лютеранской церкви. Меня стали посылать в качестве официального представителя на различные конференции в Европу. И вот тут началось самое интересное. Я стал понимать, что такое протестантизм в исторической Западной Европе. Когда Лютер прибивал к дверям католических церквей свои тезисы, он и начал тот процесс, который привел сегодня к полному краху церкви и религиозной веры вообще – мы это сегодня там наблюдаем. Об очевидных проблемах протестантской церкви у нас заговорили сравнительно недавно, но я уже 18 лет назад видел всё это своими глазами.
- Что это?
- Если коротко, «Содом и Гоморра»! Пастора - открытую лесбиянку я увидел еще тогда. Поощрение гомосексуальных браков и прочее (Верховный суд России признал международное общественное движение ЛГБТ экстремистской организацией и запретил его в РФ – прим.ред.). Но дело даже не в этом. Люди перестали вообще верить в Бога. Вот в чем главная их трагедия. И они собирались привезти всё это сюда. Через дочерние свои организации, которые они и снабжали. Я был шокирован всем увиденным. Естественно, о дальнейшем служении не могло быть и речи. Встал вопрос: «Что делать дальше»?
- То есть вы уже осознавали себя человеком, посвятившим жизнь служению Богу?
- Да, несомненно. Но заблудившимся в какой-то момент. Пока я служил пастором, занимал много общественных должностей, и у меня сложились добрые отношения с представителями исторических христианских церквей. И католической, и православной. Многие поддерживали меня в моем желании вернуться в Церковь, но никто не знал, как это сделать. Как помочь мне вернуться в лоно Православной церкви? Ведь я был крещен при рождении, потом жил вне храма, впал в ересь, и что теперь делать?
Обратная дорога к православию оказалась чрезвычайно трудна. Не будем описывать весь сложнейший механизм «присоединения» к матери-церкви, но поверьте, дорогой читатель, это серьезный процесс.
- Решающую роль в моем возвращении в лоно церкви сыграл игумен Митрофан (Осяк), на тот момент председатель архитектурно-строительного отдела Санкт-Петербургской метрополии. Тот самый случай – «Бог привел»! Дело сдвинулось с мертвой точки и дальше пошло значительно легче. Более того, мне предложили: «Раз уж у вас есть пасторский и жизненный опыт, почему бы вам не попробовать служить? Правда, теперь нужно окончить духовную семинарию».
Пришлось начинать всё с нуля. Я пошел и подал документы на заочное отделение Духовной Академии и стал рядовым семинаристом. Надо отметить, что для православной и католической Церкви протестантские пасторы не являются священниками и, возвращаясь в подлинную Церковь, принимаются мирянами, то есть просто прихожанами. Кто знал тогда, что через некоторое время Санкт-Петербургская епархия разделится на четыре части, а епископом Гатчинским и Лужским станет именно игумен Митрофан (Осяк), теперь уже архиерей Русской православной церкви. Неисповедимы пути Господни, что ни говори. Такой вот долгой и непростой оказалась моя дорога к храму, в котором мы сейчас находимся.
- Отец Александр, вопрос, который волнует многих наших горожан. Есть ли надежда, что храм Всех Святых будет восстановлен?
- Многие обращают этот вопрос ко мне как к представителю церкви, не понимая всей сложности ситуации. Как объект культурного наследия России регионального значения храм находится на балансе государства. Если мы здесь, по своей инициативе, начнем производить какие-то работы, нас просто оштрафуют, а работы остановят. Люди думают, что дело исключительно в деньгах. Нет, если бы только в них. Иногда проще деньги найти, чем пройти сложную систему бюрократических согласований. С другой стороны, случилось же однажды чудо, я вам рассказывал. В феврале 2014-го всё было безнадежно, а к ноябрю храм ожил. «Бог привел» тогда совершенно незнакомых мне людей. Кто знает, может, и сейчас произойдет нечто подобное.
…Вклад России в мировую культуру невероятно уникален и велик. Помимо литературы, музыки, живописи мы обогатили человечество жемчужинами русской иконописи и церковного зодчества. Храм на Нерли, Смольный собор Воскресения Христова в Санкт-Петербурге, Собор Василия Блаженного в Москве…
– список можно длить бесконечно. Величественные комплексы монастырей и скромные деревенские церквушки – неповторимая часть русского пейзажа. Иной раз взглянешь на неприметную, на первый взгляд, деревянную часовенку и невольно вырвется: «Какая красота! Сердце радуется!» Они ведь для того и строились, чтобы радовать сердце или утешать. В Гатчине помимо великолепной архитектурной пары соборов: величественного имперского Павловского и легкого, словно улетающего в небеса, Покровского, есть множество других замечательных храмов. Но хочется верить, что даст Бог, и придет такой светлый день, когда горожане и гости Гатчины придут к восстановленному храму Всех Святых на Солодухина и невольно вырвется из их сердец: «Боже, какая красота!»
Андрей Павленко