Присвоение высокого звания совпало с юбилеем: в этом году исполняется 30 лет, как Андрей Церр руководит музыкальными школами Ленинградской области. Восемнадцать лет он был на посту директора Коммунаровской школы искусств и последние двенадцать возглавляет Гатчинскую ДМШ им. Ипполитова-Иванова. А общий трудовой стаж Андрея Ивановича на ниве культуры уже превысил сорок лет.
По окончании Ленинградской консерватории Андрей Иванович выбрал педагогическую стезю и воспитал несколько поколений учеников, но административная работа потребовала полной самоотдачи: талантливый пианист и преподаватель Андрей Церр оказался столь же одаренным руководителем. Под его началом Гатчинская музыкальная школа преобразилась: сделан серьезный ремонт, приобретены новые музыкальные инструменты, в том числе современные рояли, орган, три десятка новых пианино.
Под руководством Андрея Ивановича в Гатчинской музыкальной школе открыт музей, посвященный 90-летней истории школы, а также жизни и творчеству выдающегося композитора, педагога, профессора М.М. Ипполитова-Иванова. Директору школы принадлежит и замысел создания памятника Ипполитову-Иванову, который был установлен перед школой в 2021 году.
Стремясь поддерживать высокий уровень преподавательского мастерства и ученического интереса, Андрей Церр активно развивает в школе конкурсы и фестивали для юных дарований и, более того, является одним из инициаторов первого Всероссийского музыкального фестиваля имени М.М. Ипполитова-Иванова среди учебных заведений, носящих имя композитора. Более десяти лет на базе Гатчинской музыкальной школы проходит Всероссийская летняя школа хормейстеров с международным участием «Хоровая лаборатория. XXI век».
Андрей Церр – член Союза концертных деятелей России, имеет много наград за многолетнюю просветительскую, концертную, преподавательскую и административную деятельность, в том числе благодарность министра культуры РФ. Обладатель нового высокого звания поделился секретом, как стать настоящим пианистом.
- Андрей Иванович, вы три десятка лет руководите музыкальными школами. А начинали работу в сфере культуры тоже преподавателем?
- Работать я начал фактически в 16 лет еще во время студенчества. Тогда (и сейчас эта практика возвращается) неполное высшее образование позволяло работать по специальности, и, поступив на третий курс музыкального училища Караганды (мы жилы в Казахстане), я пошел работать в музыкальную школу. Сначала был концертмейстером, а с двадцати лет начал преподавать. Благо мой отец был завучем Карагандинской музыкальной школы, и проблемы с трудоустройством не возникло.
- Ваш папа, наверное, и настоял, чтобы вы стали музыкантом?
- Он преподавал теорию музыки и играл на аккордеоне. Самому стать пианистом отцу не довелось. Время было тяжелое, ему пришлось работать токарем на заводе и заочно учиться в музыкальном училище, а приобрести пианино возможности не было. Папа мечтал, чтобы на фортепиано играл его сын, и, когда я родился, он первым делом посмотрел на мою руку и сказал: «Это будущий пианист». Рука у меня, действительно, оказалась очень подходящая для игры на фортепиано.
- Вы не сопротивлялись родительскому выбору?
- Я воспринял это как должное. Отец сам учил меня фортепианной игре и сольфеджио. Я музицировал с пяти лет, выступал на домашних концертах, и потом, уже в более старшем возрасте, все педагоги восхищались тем, как у меня поставлена рука. Это, конечно, отцовская заслуга.
- А предки тоже были музыкантами?
- Музыкальная династия началась с моего отца. Их было четверо братьев, и все занимались музыкой. Они играли на разных инструментах: на аккордеоне, кларнете, трубе, фортепиано – и обязательно выступали на всех семейных торжествах. Теперь уже мой сын и племянник продолжают эту традицию.
Но выбор профессии в юности я сделал сам: после музыкальной школы решил поступать в музучилище – там же, в Караганде, ну а потом в Ленинградскую консерваторию.
- Как вам давалась учеба?
- Наверное, не очень сложно. Но я был фанатик: в консерватории мог заниматься по одиннадцать часов в сутки – столько, сколько было возможно физически.
- Какой был ваш первый инструмент?
- Мне повезло. Папа купил домой пианино «Вайнбах» – это замечательный немецкий инструмент, так что я играл на хорошем пианино.
- Вы помните свое первое публичное выступление?
- Нет, наверное. У меня ощущение, что я всю жизнь где-то играю. Я регулярно участвовал в школьных концертах, в училище очень много выступал: в разных городах Казахстана и даже в Киргизию, во Фрунзе (Бишкек) ездил с сольными концертами.
- Однако вы не сделали концертную деятельность основной – ушли в педагогику. Почему?
- Я считаю, что для концертирующего музыканта главное – очень хорошая память, я бы сказал, фотографическая. У некоторых исполнителей это есть. Сына своего я спрашивал, как он запоминает столько произведений. Он говорит: «Я вижу ноты». А я их просто заучиваю. Для полноценной концертной деятельности в голове нужно держать колоссальный объем материала, когда в любой момент садишься и играешь то, что учил какое-то время назад. И я почувствовал, что для меня это непросто. Разовые концерты с целенаправленной подготовкой – да. А так, чтобы на постоянной основе, с обширным репертуаром – вряд ли. Потому что, когда ты случайно что-то забываешь на сцене, это стресс, который может перечеркнуть все устремления.
- А как же пианисты, играющие на концертах по нотам, когда рядом стоит ассистент и переворачивает страницы?
- Эту практику ввел наш великий пианист Святослав Рихтер. Всему виной особенность человеческой памяти: выходишь на сцену и всё помнишь, но в какой-то момент вдруг – раз, и белое пятно: смотришь на клавиатуру и не понимаешь, что дальше. Всего мгновение, но музыка – временное искусство, ты не можешь вернуться назад и «переиграть». И музыкант такого уровня как Рихтер не мог позволить себе подобные сбои и стал выступать с нотами – для подстраховки. Он всё знал наизусть и играл гениально, ноты ему не мешали. И другие музыканты этим пользуются, но, как правило, не на главном выступлении, а на предварительных.
- Сейчас есть пианисты масштаба Рихтера?
- Я думаю, и сейчас есть. Просто тогда была эпоха открытий фортепианного исполнительства, поэтому имена тех музыкантов знали все. Конечно, Денис Мацуев в этом ряду, но сегодня это уже не так привлекает внимание.
- Кто-то из ваших учеников стал профессиональным
пианистом?
- Двое из моих воспитанников в Коммунаровской школе продолжили обучение, связанное с музыкой, но пианистами не стали. Вообще, талантливые дети у меня были всегда, но карьеру
пианиста никто не сделал.
- Как вы считаете, почему?
- Потому что это сложно. Должен быть определенный фанатизм, чтобы без фортепиано невозможно было жить. Это самое главное. Музыканта всё время тянет к инструменту. Вот даже сейчас, когда я занимаюсь административной работой, для меня огромное счастье находиться у рояля.
- Дома часто играете?
- Сейчас сделал перерыв после поездки в Москву, где мне довелось выступать на фестивале «Ипполитовская кантата», и в Кострому, где я тоже выступал сольно и аккомпанировал замечательному скрипачу – ректору Московского института им. М.М. Ипполитова-Иванова Валерию Иосифовичу Вороне. До этого очень серьезно занимался, готовился, теперь после периода творческой и концертной деятельности немного отдыхаю.
- Как сейчас развивается школа пианистов?
- В последнее время происходит заметный подъем после периода застоя. Живое доказательство тому – недавно прошедший в нашей школе XV конкурс юных пианистов «Серебряное озеро», оказавшийся одним из самых сильных по уровню исполнителей, которые к нам приехали отовсюду: из Москвы, других городов России, Белоруссии, Китая. Это был полноценный международный конкурс-фестиваль, и я особенно рад, что хорошие результаты показали наши ребята. У нас давно не было первого места на конкурсе фортепиано-соло. Даже постоянные члены жюри, которым есть с чем сравнить, признались, что удивлены столь высоким уровнем педагогической работы гатчинской школы. Я с большим оптимизмом смотрю на этот подъем и возвращение интереса к фортепианной музыке. В этом году нашей школе исполняется 95 лет, и мне кажется, начинается какой-то новый этап увлеченности и движения к вершине.
Екатерина Дзюба