Донбасс уходит в небо

– Куда идёшь?

– На край света…

– Зачем?

– А чтобы дойти и вернуться!

(Из фильма «Табор уходит в небо»)

В конце этого лета мы добрались, наконец, до моего родного города, моего Донецка, где провели двенадцать дней – с 6 по 18 августа. Как раз на этот отрезок времени пришелся один из переломных моментов в жизни города – позади остались самые страшные месяцы обстрелов, разрушений и смертей.

Война заметно скукожилась, но продолжала напоминать о себе регулярно: ежевечерней канонадой, доносившейся с северо-запада, разрушенными и так и не восстановленными зданиями в центре города, измученными глазами женщин и стариков, красной надписью «Убежище» на стенах жилых домов, комендантским часом и неожиданно выплывающими из темноты БМП в окружении автоматчиков.

Донецк: между землей и небом

Заметки эти относятся в основном к самому Донецку – городу, в котором еще до войны был заложен большой потенциал устойчивого развития. Городу, который, решившись на восстание, смог отстоять свое мнение и свою независимость.

До войны огромный современный Донецк мало чем отличался от наших городов-миллионеров Ростова-на-Дону, Омска или Екатеринбурга. Да, Донецк очень далеко – почти две тысячи километров – от Санкт-Петербурга. Он гораздо дальше, чем Хельсинки, Париж или Берлин. Но в другом смысле он гораздо, гораздо ближе к нам, чем может показаться. В нем живут люди, которые говорят на одном с нами языке, которые выросли на русской литературе, внутри русской культуры. Люди, которые хотят того же, что и каждый из нас: жить, любить, растить своих детей. Люди, которые любят свой родной город так же, как и мы.

Донецк находился в великолепном состоянии до войны и продолжает оставаться таковым сейчас. В городе ходит общественный транспорт, выплачиваются пенсии, действуют вузы, колледжи и школы, работают театры, кинотеатры, музеи, медицинские учреждения и магазины. В центре Донецка бьют фонтаны, цветут розы, проходят детские праздники и фестивали. В августе начала реализовываться программа «Асфальт – в каждый двор», возобновил работу большой современный аквапарк.

Пока идет война, наверное, самое волнующее – еженедельная статистика по рождающимся детям. В Донецке за каждую неделю войны рождается по 6070 малышей. А вот со «смертной» статистикой все гораздо сложнее – скорее всего, ее смогут подвести только после войны. Когда она закончится…

Город старается жить обычной жизнью, сюда стали возвращаться люди. Но экономическая и политическая блокада Донецкой Народной Республики продолжается. В конце августа дончане получили некоторую передышку. Перемирие, бывшее до этого времени условным, вроде бы установилось в реальности, но люди продолжают пребывать в состоянии напряженного ожидания – в который уже раз обещанного наступления украинской армии и решения своей судьбы.

Очень важно понимать, что за рамками этих заметок, увы, осталось несколько районов Донецка – Киевский, Петровский, Куйбышевский, Пески, Спартак. Именно они принимали и продолжают принимать основной удар на себя. «За кадром» – многие другие города, поселки, деревни Донецкой области, которые и до войны находились в достаточно депрессивном состоянии. Некоторые из них сейчас частично или полностью разрушены, в других боевые действия продолжаются до сих пор, и там гибнут люди. Оба накатанных пути к пограничным переходам в Россию – через Успенский и Новошахтинский контрольно-пропускные пункты – открывают по обе стороны дороги такую панораму, от которой кровь стынет в жилах.

Когда это закончится, никто не знает. Измученная донецкая земля продолжает оставаться «буферной зоной» – между двумя ощетиненными враждой государствами, между жизнью и смертью, между землей и небом.

Россия – ДНР: тонкая красная линия*

Пограничный пункт «Успенка» между Российской Федерацией (Ростовская область) и Донецкой Народной Республикой. Проходим российский контрольно-пропускной пункт. На подходе к нему растянулась бесконечная колонна автомобилей. Неужели оправдаются «страшилки» про несколько часов перехода через линию границы?

В автобусе много пожилых женщин, детей. Возвращаются домой из России после нескольких безмятежных недель – от родни, живущей там, где нет войны. Одна из бабушек, маленькая, сухонькая, плачет: «Беженка… Как такое может быть?..». Что-то тихо шепчет ей на ухо дочь. Остальные молча переминаются – почти все пассажиры автобуса в похожей ситуации. Атмосферу разряжает рыжий спаниель, который по-хозяйски проверяет каждую сумку – на предмет сильнодействующих веществ. Вот он замирает возле одного из баулов, сует туда нос. Хозяйка баула заметно напрягается, но опытный офицер-кинолог сразу все понимает и рукой аккуратно захлопывает собачью пасть. «Колбаску везу, домашнюю», – чуть слышно оправдывается женщина.

Пройдя досмотр, снова садимся в автобус. Через несколько десятков метров – граница и республиканский КПП. Война здесь напоминает о себе сразу же – мертвые, исхлестанные пулями и осколками металлодетекторы, изувеченные бетонные ограждения, высокие штабеля мешков, набитых песком…

После проверки документов выезжаем с КПП, подбирая на пути женщин-челночниц, затарившихся продуктами на российской стороне. Путь от границы до Донецка проходит через места, где еще год назад шли бои. Разбитые деревни, разоренные поля, разрушенные дома, мертвая железная дорога. Амвросиевка и Иловайск, Харцызск и Макеевка. Донецк, наконец…

За окном проплывает блокпост – бетонные плиты, сложенные штабелями покрышки. Мальчишка лет восемнадцати в камуфляже и с автоматом деловито проверяет документы у водителей. Вот мы и дома.

* Выражение «тонкая красная линия» в английском языке означает ведение боевых действий на пределе человеческих возможностей. Словосочетание возникло во время Балаклавского сражения Крымской войны, когда британский репортер, присутствовавший на поле боя, описывал занявший оборону шотландский полк (в английской армии тогда носили красные мундиры) как «тонкую красную линию, ощетинившуюся штыками».

Дом, милый дом

Донецк все такой же, только рекламы вдоль трассы почти не стало. Вместо нее – растяжки с патриотическими слоганами, еще с мая висящие поздравления с Днем Победы. На автовокзале – объявления о наборе в ополчение.

Полупустые улицы, закрытые, несмотря на ранний вечер, магазины. Потом мы узнаем, что люди в городе есть, их много, но ближе к вечеру стараются без надобности из дома не выходить.

Вдоль дороги к дому – все те же розы, ореховые деревья и девичий виноград. Красная стрелка с надписью «Убежище» на родной девятиэтажке указывает в сторону подвала. Такие надписи здесь почти везде, где есть более-менее сухой подвал. У входа в подъезд – подробная инструкция о том, как вести себя во время обстрела.

Вечер на востоке Украины спускается быстро, к девяти часам становится совсем темно и очень тихо. Около десяти вечера тишина взрывается звуками артобстрела. Дрожат стекла, эхо взрывов мечется в колодце дворов, и сразу трудно понять, откуда идет звук. Многие окна в шестнадцатиэтажном доме напротив заклеены крест-накрест. Он развернут фасадом к северу, то есть в сторону боевых действий, а значит, почти целиком принимает на себя летящую оттуда звуковую волну. В окнах горит свет – под звуки начавшейся канонады люди готовятся ко сну.

Звуки артобстрелов начинаешь распознавать быстро – стреляют либо минометы, либо гаубицы, либо «грады». Позже добавляется и вовсе пока невиданное – с противоположного берега реки Кальмиус доносятся автоматные очереди, и пространство над домами прочерчивается огненно-красными линиями – следами трассирующих пуль. Началась охота за «вражеским глазом» – беспилотником, и так почти еженощно.

«Тиха украинская ночь. Прозрачно небо, звезды блещут…» Звезды в угольночерном донецком небе действительно необыкновенно яркие. Если приглядеться, можно увидеть, как одна из них, самая крупная, движется. Самолет или беспилотник? А может, просто спутник? Самолет исключаем – небо над мятежным Донецком «закрыто» уже больше года. От беспилотника уже бы и следа не осталось. А яркая звездочка все летит и летит, подавая сигналы с высоты, до которой не долетит ни один трассер, ни одна «градина»…

Снаряды для дома культуры

Мы гуляем с моей подругой по набережной Кальмиуса. Разговор у нас поначалу не клеится. Я только приехала и никак не могу осознать увиденное. Наташа в этой реальности уже больше года. Все это время она пытается понять и объяснить происходящее, но ей удается лишь выстроить линию своего отношения к нему. Ей, православной, это немного легче, чем другим.

На берегу реки очень красиво. Современные детские площадки, уютные кафе, море роз на клумбах. Огромные ивы, как и много лет назад, полощут свои космы в воде. Здесь гуляют мамы с детьми, ходят красивые женщины в длинных платьях, пожилые пары выгуливают собачек. Спокойный летний вечер. До начала артобстрела еще пара часов. Впрочем, с севера уже доносятся звуки залпов – рановато начали сегодня.

Наташа рассказывает, как однажды нашла под окнами своей квартиры гранату. Обыкновенную гранату, которая лежала в нескольких шагах от входа в подъезд обыкновенной «хрущевки» в центре миллионного города – в цветах, которые Наташа выращивает для своего и всеобщего удовольствия. Проходящий мимо сосед положил гранату на скамейку у подъезда и предложил вызвать полицию. Наташа вызвала, а потом долго дожидалась людей в форме – неподалеку от скамейки играли дети…

Происшествие с гранатой можно считать рядовым – ежедневные сводки от «Донецкого информбюро» с перечислением попаданий в жилые кварталы давно уже стали повседневностью. Наташа вспоминает один из самых страшных дней, 27 августа прошлого года, когда среди бела дня с воем неслись через ее пятиэтажный дом мины – с севера на юг, через реку Кальмиус, куда-то на бульвар имени украинского поэта Тараса Шевченко. Только потом она узнает, что в результате прямого попадания там же, на бульваре, сгорела легковушка – вместе с людьми. В тот день были зафиксированы попадания снарядов в жилые дома, во двор детского сада, в магазины. Полностью выгорел Дом культуры вместе с двумя библиотеками – районной и православной.

В православную библиотеку при ДК Наташа ходила каждое воскресенье – на семинары. Отправилась и на этот раз – спасать книги. Надела резиновые сапоги, рабочую одежду, да и пошла себе пешком – троллейбусная линия на пути в Дом культуры была разбита. По ее словам, Дом культуры не могли потушить три дня. Спасатели бродили по колено в воде, тогда как потолок все еще дымился…

Рыночные отношения

Говорят: если хочешь узнать, чем живет город, иди на рынок.

Центральный Крытый рынок – самый большой в городе. Он почти не изменился, правда, ужался и по ассортименту, и по количеству покупателей. Продукты – самые необходимые, ценники на них двойные – все можно купить либо за украинские гривны, либо за российские рубли. Последнее сейчас гораздо предпочтительнее – Республика медленно, но верно переходит в рублевую зону.

Продавцы выглядят удрученными – выручки почти никакой. Цены меня, приехавшую из России, не смущают – один в один с нашими. А вот для большинства дончан они кажутся запредельными: люди, бродящие по рынку, больше прицениваются, чем покупают. Денег в городе действительно мало: многие за войну лишились работы, долго не выплачивались пенсии. Из-за введенной Украиной экономической блокады товары везут в основном из России, цены – соответствующие. По рынку бродят опрятно одетые старушки с ясными, печальными глазами. «Доченька, купи мне, пожалуйста, хлеба…» – просит одна из них, прижимая руки к груди и заглядывая в глаза снизу вверх.

Старикам сейчас особенно тяжело. Республика выплачивает ежемесячные пенсии – около трех тысяч рублей. Пенсионеров и семьи с маленькими детьми спасает «гуманитарка», которую привозят от фонда донецкого олигарха Рината Ахметова. Крупы, консервы, масло, мука. Официальные гуманитарные грузы из России расходятся по социальным учреждениям.

Вопреки ожидаемому, люди в камуфляже встречаются здесь нечасто – им явно есть чем заняться, особенно сейчас, когда армия ДНР находится в постоянной боевой готовности в связи с чуть ли не ежедневными провокациями и обстрелами. Бойцам запрещено появляться на улице с оружием, если, конечно, речь не идет о патрулировании.

«Махновщина», типичная для начала военных действий, в городе практически изжита – органы правопорядка на тревожные сигналы реагируют очень быстро. Правда, судебная система в Республике пока не работает, и с «беспредельщиками» разговор короток – «на подвал». Таких на рынке распознают на раз и знают, как отвадить. Раскрасневшаяся от злости хозяйка мясной лавки рассказывает, как несколько минут назад отбрила парочку лже-ополченцев в камуфляже, пригрозивших ей арестом, – «если мясо будет несвежим».

«Жизнь за жизнь»

Донецк живет, несмотря ни на что. Люди словно учатся заново дышать – под водой. В один из августовских вечеров, явно неисповедимыми путями, попадаем на фестиваль, посвященный памяти первого российского кинопродюсера, мецената и уроженца Донбасса Александра Ханжонкова.

Три вечера подряд в центральной городской библиотеке им. Н.К. Крупской происходит настоящая феерия: во дворе библиотеки, под открытым небом показывают первые немые фильмы России начала XX века и современные кинопремьеры.

В последний день фестиваля смотрим фильм с Верой Холодной «Жизнь за жизнь» (1916 год). Один из вариантов названий этой черно-белой картины – «За каждую слезу по капле крови». Под живую игру тапера на большом экране любит, страдает и умирает изысканная красавица столетней давности. Где-то в отдалении громыхают взрывы, но никто в импровизированном зале не обращает на них внимания…

Зрители расходятся часам к десяти. Город абсолютно пуст – до комендантского часа остается еще минут шестьдесят. По широкой центральной улице ползет поливальная машина. В мокром асфальте отражаются огни ночного города. Впереди на перекрестке ночной патруль – громадная боевая машина с дюжиной автоматчиков. Проверяют документы у ночных автомобилистов. Осторожно обходим их стороной. Настроение резко падает: добро пожаловать в реальность…

Все лето в Донецке стоит невыносимая жара. Несколько раз собирается дождь, но только дразнит, рассыпаясь легкой водяной пылью. В один из дней середины августа небо затягивается тяжелыми тучами, в облаках не по-детски гремит. Для обстрела рановато, неужели все-таки гроза? – Срочно гулять! Донецким дождям в августе веры нет, поэтому зонтик благополучно оставлен дома. И совершенно зря – уже на полпути к парку начинается самый настоящий ливень, то утихающий, то снова разгорающийся.

Парк имени Ленинского Комсомола, в котором «приземлилась» летающая тарелка огромного стадиона «ДонбассАрена», почти пуст. Чуть в стороне, над Кальмиусом, нависает величественный памятник Освободителям Донбасса. Под ним – музей истории Великой Отечественной войны и, по совместительству, бомбоубежище на случай артобстрелов. Рядом – еще один музей под открытым небом – орудий и боевой техники времен Великой Отечественной войны и послевоенного времени. Выставочный ряд зияет пустотами – неужели не выдумывали, когда говорили, что часть этой техники использовалась в боях 2014 года?

Если пройти дальше, можно попасть в ту часть парка, где работает Детская железная дорога. Небо содрогается – то ли от грома, то ли от гаубиц. Впрочем, это уже не имеет значения. Станция в виде подводной лодки – все такая же, как в детстве. Раздается гудок, и к платформе подплывает электровоз с яркими вагончиками. Из него выходят юные проводники, высыпает детвора. Кто говорил, что в городе мало детей?

Дождь припускает с удвоенной силой, и вниз по дорожкам льются потоки воды. Город живет, он уже почти умеет дышать под водой.

Архипелаг Донбасс

Есть один фирменный секрет у донецких – хочешь узнать город с неожиданной стороны, поднимись на террикон. Далеко ходить не надо – в Донецке более ста этих рукотворных гор, и некоторые из них высятся едва ли не в самом центре. Терриконы – отвалы шахтных пород, самые настоящие отбросы цивилизации, ставшие, тем не менее, неотъемлемой и неповторимой частью ее ландшафта. Некоторые из них давно уже уснули, покрытые лесом и густым кустарником. Но есть и живые, подобно камчатским вулканам курящиеся едким дымом.

Забираясь туда ближе к вечеру, теряешь чувство реальности: город перед тобой, как на ладони, – спокоен, чист, прекрасен. Его разрозненные фрагменты складываются в одно целое, а целое, в свою очередь, рассекается пламенеющей от закатного неба рекой. А чуть дальше, один за другим, россыпью драгоценных камней зажигаются искусственные огни. Еще немного, и город накроет ночь, но в ней уже не будет спокойствия.

Прошлой военной зимой в Донецке шутили, что здесь раздают пригласительные в Царствие Небесное. В августе нынешнего года войска обеих враждующих сторон стали понемногу отводить от линии соприкосновения. Уже замаячила робкая надежда, что все распри могут быть улажены мирным путем. Хорошо, если так, но зачем был этот страшный год? Зачем столько смертей? Зачем разрушенные мирные города, сотни тысяч оставшихся без дома людей и десятки тысяч убитых?

Обратный путь в Россию проходит уже по другому маршруту, через другие города. Впрочем, все они чем-то похожи – кругом разруха, запустение и разрушенные дома. Шахтерск, Торез, Снежное, Красный Луч, Антрацит… На одном из балконов выгоревшего дома в Шахтерске сидит голубь. Где-то под Торезом упал печально известный малазийский самолет. Во всех остальных городах шли бои…

Контрольно-пропускной пункт «Новошахтинск». Все та же разруха на республиканской стороне. Все те же поля, засеянные в лучшем случае наполовину – другая половина или еще не разминирована, или просто не хватает рук и техники. Переломанные, как спички, столбы линии электропередач. У обочины стоит пара сожженных автомобилей. У въезда на КПП – белый двухэтажный автобус без колес, с разбитым лобовым стеклом. В матовых окнах второго этажа отражаются машущие ветвями деревья. Кажется, будто в автобусе сидят люди, пригибаясь от частых взрывов и закрывая руками головы.

Через несколько десятков метров – российский пограничный пост Должанский-Новошахтинск. Спокойные подтянутые офицеры, чистота и порядок на таможне, снова спаниель-нюхач, но на этот раз черный. И уже знакомые мешки с песком среди современных сооружений из стекла и пластика.

А потом почти до самого Петербурга – поля, луга и реки, закаты и восходы, тишина и благодать. Ростовская, Воронежская, Тульская области. Придорожные кофейни, спокойные официанты и ласковые бродячие псы. Еще немного, и уже Москва, а за ней – Великий Новгород и СанктПетербург.

Гатчина. Теплый летний вечер. За окном раздаются хлопки, вслед за ними – глухое металлическое ворчание. Гаубицы или «грады»? Больше похоже на последнее

Медленно прихожу в себя. Это просто кто-то справляет день рождения. Просто день. Просто чьего-то рождения.