«...Где тут живёт писатель Фофанов?»

Константин Михайлович Фофанов (1862-1911) - талантливый лирический поэт, считающийся одним из предшественников русского символизма. Его жизнь была омрачена тяжелой наследственной болезнью, бедностью и житейской неустроенностью, что не помешало ему оставить богатое творческое наследие.

Едва ли не единственный счастливый период жизни Фофанова - конец восьмидесятых годов XIX века. К этому времени относится его женитьба на Лидии Константиновне Тупыловой (Туполевой) и выход первых сборников произведений. После обострения тяжелого психического заболевания Константин Михайлович, по совету врачей, переехал вместе со своей семьей в Гатчину, прожив здесь безвыездно с осени 1890 года до 1903 года. Затем семья Фофановых переехала в Старую Руссу и снова вернулась в Гатчину в конце 1905 года, пробыв здесь до 1909 года. Ведя полунищее существование, многодетная семья Фофановых вынуждена была постоянно менять жилье, за годы жизни в Гатчине сменив более двадцати адресов.

Измученный болезнью и трудными жизненными обстоятельствами, Константин Фофанов нашел в Гатчине временный приют, возможно, на несколько лет отдалив свой печальный конец. С этим городом поэта связывало многое: здесь начался период его творческого расцвета, родились его дети (всего в семье Фофановых родилось одиннадцать детей, из которых двое умерли в младенчестве). В Гатчине сформировался фофановский поэтический кружок. Поэт принимал у себя в гостях Илью Репина, Валерия Брюсова, Игоря Северянина, вел переписку с Чеховым и Толстым.

Константин Фофанов любил Гатчину. Его любимым местом для прогулок стали гатчинские парки, особенно Приоратский, вдохновлявший его на новые стихи.

Аллея осенью

Пышней, чем в ясный день расцвета,

Аллея пурпуром одета.

И в зыбком золоте ветвей

Еще блистает праздник лета

Волшебной прелестью своей.

И ночь, сходящую в аллею,

Сквозь эту рдяную листву,

Назвать я сумраком не смею,

Но и зарей — не назову!

Гатчинский период жизни Константина Фофанова тесно связал его имя с судьбой знаменитого Игоря Северянина, тогда еще Игоря Лотарева. Юный поэт, часто бывавший в Гатчине и наслышанный о Фофанове, искал встречи с ним. Познакомились они в ноябре 1907 года, совершенно случайно, у железнодорожного переезда. Вот как позднее описывал Игорь Северянин эту удивительную встречу в своей «Падучей стремнине»:

...Шлагбаум, рельсы, старая часовня.

Ноябрьский вечер, звезды и луна.

Навстречу мужичок в тулупе темном

Дубленом. В валенках, лохматой шапке.

- Не знаешь ли, любезный, где тут

Живет писатель Фофанов?

Проникновенный взгляд мужичка из-под очков

И еле уловимая усмешка: - Я — Фофанов...

Игорю Лотареву на тот момент было всего двадцать лет, Константину Фофанову — сорок пять. Для юного поэта эта встреча стала важным рубежом в его творчестве. Фофанов по сути дал ему путевку в жизнь, став его старшим другом и наставником. Считается, что Фофанов придумал ему и его знаменитый псевдоним, под которым поэт прославился, - Игорь Северянин. В свою очередь, Игорь Северянин признавал влияние поэзии Фофанова на свое творчество, считая себя его учеником и называя его в своих стихах «мой король».

Творчество Фофанова высоко оценивалось многими его современниками, среди которых были Василий Розанов, Дмитрий Мережковский, Антон Чехов, Николай Лесков, Валерий Брюсов. «Поэтом милостью Божьей» называл Фофанова художник Илья Репин, запечатлевший молодого Фофанова в образе вдохновенного творца. «Какой несомненно типичный образ поэта. Особенно ярка была в нем черта почти религиозного культа поэзии…», - вспоминал Репин.

Любопытно, как восприняла публика этот портрет. Вот как вспоминает об этом русский писатель и философ Дмитрий Мережковский: «На одной из художественных выставок я наблюдал с удовольствием крайнее недоумение рассудительных буржуазных лиц перед одной картиной Репина. Это был портрет Фофанова. Художник удачно поместил фигуру поэта на легком дымчато-лазурном фоне. Фофанов гордо и наивно подымает к своему лирическому небу уродливое и вдохновенное лицо. Какое странное видение - для петербургских чиновников и практических барышень! А между тем на этом изможденном лице было то, чего нет и никогда не будет на многих цветущих здоровьем, благоразумных лицах. Чувствовалось с первого взгляда, что это «Божьей милостью поэт»...

Последние годы жизни Константин Михайлович Фофанов провел в нищете и болезни. Он скончался 17 мая 1911 года в Петербурге и был похоронен на Новодевичьем кладбище. Место для него выбрали Игорь Северянин и его сын, поэт-эгофутурист Константин Олимпов - рядом с могилой Врубеля.

Поэт Георгий Иванов в своей книге «Китайские тени» вспоминает слова Блока о Фофанове: «Мы все, господа, белоручки... В стихах заботимся о разных пеонах... А вот недавно умер Фофанов... Валялся в канаве и бормотал что-то о звездах. Стихи его посредственные... Но в них что-то, чего у нас нет. У самого Пушкина, может быть, нет. - Что же? - Трудно определить... Какая-то прямая связь с Богом, с вечностью... Этого пеонами не добьешься…»

«Забытый поэт Константин Фофанов» - так называется небольшая экспозиция в гатчинском музее-усадьбе Павла Щербова. На ней представлены личные вещи Фофанова. Шляпа, обломок резной трости, очки, обручальное кольцо и перстень, аптечные рецепты, выписанные Фофанову во время болезни, носовой платок, колода игральных карт... Есть здесь небольшая шкатулка с дарственной надписью — подарок сына Константина маме, Лидии Константиновне Фофановой. Несколько фотографий поэта и его жены, одна из книг пятитомного издания Суворина 1896 года «Стихотворения К.М. Фофанова», листы с рассказом Фофанова «Осенняя идиллия»...

Осень, печаль, мирская слава, которая проходит — вот о чем думаешь, разглядывая эти крохотные осколки чужой жизни... Действительно, «мирская» слава русского лирического поэта Константина Фофанова осталась далеко позади — в его звездном десятилетии конца девятнадцатого века. К сожалению, стихи его, идеально вписавшиеся в переходную для творчества эпоху, оказались не востребованы в следующем столетии. Тем не менее, они составили целый пласт творчества, на котором выросла новая поэзия двадцатого века. И нам, в веке двадцать первом, нельзя забывать об этом. Нельзя, чтобы на земле оставались «забытые» поэты...

Стансы

И наши дни когда-нибудь века

Страницами истории закроют.

А что в них есть? Бессилье и тоска.

Не ведают, что рушат и что строят!

Слепая страсть, волнуяся, живет,

А мысль — в тиши лениво прозябает.

И все мы ждем от будничных забот,

Чего-то ждем... Чего? Никто не знает!

А дни идут... На мертвое «вчера»

Воскресшее «сегодня» так похоже!

И те же сны, и тех же чувств игра,

И те же мы, и солнце в небе то же!..

Октябрь, 1888.

 Юлия Лысанюк