Борис Гажёв: врач, учёный, учитель

- Дом – прямо на берегу реки. Куда только не смотрели окна моих домов! И канал Грибоедова из них был виден, и Амур. Представьте себе, на той стороне – Китай! Теперь мои окна смотрят на Оредеж. 

Порывы холодного ветра гонят по Оредежу крупную рябь, крутят водовороты, рисуют причудливые узоры из красно-желтых листьев. Зябко, скоро зима. В квартире Бориса Гажёва тепло, горячий заварной чайник заботливо прикрыт накидкой в форме задорного петушка. 

- Я человек консервативный. Своих привычек не меняю. Выписываю много лет три газеты. Если хочу узнать обо всем, что происходит в мире и стране, читаю «Аргументы и факты», что интересного в области и Ленинграде – «Санкт-Петербургские ведомости», обо всем, что случилось в нашем районе – узнаю из «Гатчинской правды». Пообщаюсь с представителем вашего издания с большим удовольствием. Спрашивайте, – начинает диалог Борис Наумович.

Борис Гажёв – невысокого роста пожилой человек. Аккуратная короткая стрижка, тонкие очки, внимательный взгляд светлых глаз. Громкий голос, какой бывает у бывших военных или плохо слышащих людей. Если сравнивать жизнь человека с написанной им самим книгой, то какой она получится у мужчины, которому скоро исполнится 90? Толстенный фолиант, не иначе. Где ни откроешь, то очередной зигзаг судьбы, то чудесное приключение, радость и слезы нередко на соседних страницах. Но всё же читать книги лучше с самого начала. 

- Расскажите о своем детстве, Борис Наумович. Первые, самые сильные впечатления. 

- Какие-то яркие картинки всплывают в памяти, конечно. Но всех их затмевает голод. Постоянное чувство голода. Нашу семью эвакуировали из Ленинграда в начале 1942 года. Страшную блокадную зиму мы пережили. Но голод не оставлял и в Костромской области, где мы остановились у родственников мамы. Всегда не хватало еды. 

Еще одно, как вы просите, яркое, но крайне неприятное впечатление: 1944 год, блокаду сняли, мы вернулись в свой дом. Папа служил в войсках НКВД, воевал на «Невском пятачке». Выжил. Но оказалось, что нашими соседями по дому были настоящие людоеды. Они съели своего родственника. Метили уже и на отца: собирались убить и съесть. Их вовремя схватили и, конечно, расстреляли. Мы съехали с этой квартиры. Маме было противно и страшно там оставаться, жить с такими воспоминаниями. Мы поселились на Лесном проспекте, дом 61. Знаковое место в моей жизни, так как здесь жило много известных и даже знаменитых в нашей стране людей. Много лет спустя я написал небольшой рассказ, который так и назывался «Лесной, 61». Он был напечатан в журнале «Нева», ноябрьский номер за 2003 год. 

После встречи я прочел рассказ. Его легко найти в интернете, или можно пойти старым проверенным способом – спросить в библиотеке. Не зря Окуджава как-то сказал: «Как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить…» Всё верно. Живой, стремительный рассказ-воспоминание. Короткие предложения, то, что называется «телеграфный стиль». 

«Воспоминания, ассоциации, фрагменты былого… Они накатывают, вызывая синдром «давно виденного», желание прожить ту жизнь еще раз, хотя бы с помощью этих строк», – говорит автор. Всё по делу, ничего лишнего. Живописные картинки послевоенного советского быта. Вызывала улыбку попытка сопоставить образ убеленного сединами профессора с тем шустрым мальчишкой Борькой, «предвоенным шкетом», что предстает со страниц рассказа. Он готов, уцепившись металлическим крюком, катиться по льду за грузовиком, носится по развалинам домов, рискуя «поломать конечности», а то и вовсе свернуть шею. Одни увлечения сменяются другими. Хореографический кружок, кружки рисования, пения. Параллельно страстное увлечение коньками и фигурным катанием. 

«Самым плохим месяцем в году я считаю март. Странно, не правда ли? Но эта нелюбовь уходит корнями в мои детские годы, в период страстного желания кататься, кататься и кататься….  А под мартовским солнцем лед таял, и мне ничего не оставалось, как только учиться, учиться и учиться…. Вообще-то, это не самое плохое занятие. Учился я охотно и весьма успешно. И все-таки, все-таки…» 

- Борис Наумович, в определенный момент у ребенка формируется устойчивое понимание, кем он хочет стать. Хотя бы в самых общих чертах. Когда у вас появилось такое представление?

- Пожалуй, это сложилось только в старших классах. Во мне соперничали две страсти. Пение и, не удивляйтесь, физиология! Я увлекся личностью Ивана Петровича Павлова, нашего великого ученого, биолога, физиолога. Знаменитые опыты с собачками, условные и безусловные рефлексы. Но не столько научная деятельность Павла Петровича, сколько сама личность. 

- «Сделать бы жизнь с кого?» как завещал Маяковский?

- Да, именно так. Я читал труды Павлова, на столе стоял его маленький бюст. Вторым серьезным увлечением стало пение. Семья у нас была музыкальная. Мама замечательно играла на гитаре. Инструмент, кстати, до сих пор сохранился. Ему, по моим прикидкам, никак не менее ста лет. В квартире стояло пианино. Я пытался его освоить. Будучи в 10-м классе, я попал на научную конференцию в санитарно-гигиеническом институте. Лекции читали методист по пению Константин Васильевич Злобин и его жена, физиолог, кандидат наук. Они рассказывали о том, как пели итальянцы, о бельканто.

- Простите, какая связь между бельканто и санитарной гигиеной?

- А речь шла о дыхании! Жена Константина Васильевича – физиолог. Они совместно даже книжку выпустили. Ведь, как в консерватории привычно учили дышать с помощью диафрагмы, а тут говорилось о нижнем брюшном дыхании. Живот поднимается – опускается, здесь, – собеседник показывает на свое горло, – всё расслабляется. Это происходит автоматически, рефлекторно.   

Тут необходимо сказать два слова о манере Бориса Наумовича рассказывать. Он привык читать лекции студентам. Для наглядности активно использует руки, жесты. Ладони, пальцы не только помогают разливать чай или держат тонкую сигарету (Минздрав, безусловно, предупреждает о вреде курения!), но и активно помогают повествованию. Неотъемлемый инструмент лекции о здоровье, свидетелем которой невольно стал ваш корреспондент. 

- Наука о правильном дыхании – важнейшая составляющая для обучения певца. И тогда я захотел петь. Удалось устроиться на занятия именно к Константину Васильевичу Злобину. Представляете, к нему приезжал из Москвы брать уроки наш великий шахматист Василий Васильевич Смыслов. У него был замечательный, густой баритон. Даже, скорее, бас-баритон. Мне посчастливилось присутствовать на одном из таких занятий. Смыслов пел партию из «Алеко» «Весь табор спит…». 

Не раз меня еще судьба сводила с великими людьми, в частности, с блестящим терапевтом Александром Леонидовичем Мясниковым, дедом ныне всем известного телеведущего. Сначала я пел тенором, перепел все теноровые оперные партии. Затем, по естественным причинам, голос немного сел, перешел на партии баритона. Освоил нижнее брюшное дыхание. И стал готовиться к поступлению в консерваторию. 

Однако, сомнения оставались. С одной стороны – бюст Павлова на столе, с другой – нотные тетради. Надо сказать, в нашем доме жило много известных людей. Кстати, у нас неправильно говорят, что Куприн из эмиграции сразу приехал в Гатчину. Он некоторое время, правда недолго, жил именно в нашем доме, на Лесном проспекте, 61. Я дружил с девочкой, соседкой. Ее бабушка хорошо знала лично Ивана Пет-ровича Павлова. Отец девочки - профессор, лауреат Госпремии, а мама – врач. Они мне объяснили, что прежде, чем стать физиологом, нужно получить медицинское образование. Я принял решение поступать в Военно-медицинскую академию. Но не прошел по зрению. Поступил в Первый медицинский институт (ЛМИ) без экзаменов, так как окончил школу с серебряной медалью в 1954 году. Тогда была распространена практика студенческих научных обществ. Я тут же записался в такое при кафедре физиологии. Тренировал мышей, вырабатывал у них условный рефлекс на свет. Но физиолога из меня не вышло. 

- Почему?

- Мне предложили в Институте эволюционной физиологии заниматься физиологией почек. А мне хотелось изучать высшую нервную деятельность. Я отказался. Хотя потом, уже значительно позже, все же пришел к изучению и лечению болезней почек, чему посвящена моя докторская диссертация. От судьбы не уйдешь. 

По окончании медицинского института у меня в дипломе было написано «врач-лечебник». Направили работать терапевтом в Гатчинскую районную больницу. Очередное кольцо судьбы. Больница располагалась в здании нынешней администрации города, а поликлиника – в том здании, где сейчас лечат зубы. Там я и работал участковым врачом. А участок мой – в Мариенбурге. Ходил к больным чаще всего пешком, через парк. 

- Вам нравилось то, чем вы занимались? Вы были довольны своим положением?

- То, что я занимаюсь своим делом, стало понятно сразу. Призвание врача – помогать людям. Это совершенно по мне, доставляло удовольствие тогда и по сей день. Я попал в очень хороший коллектив. Руководил больницей замечательный врач и человек Лев Борисович Нанкин. Оставил о себе очень добрую память. Особенно запомнился такой случай. 24 декабря 1960 года у меня родилась дочь. 31-го жену с ребенком выписывают из роддома. Лев Борисович куда-то уехал в командировку, и главным по больнице остался его заместитель, фамилию не помню. Он поставил меня дежурным терапевтом на 31-е. Я пришел к заму, говорю, что знаю, мол, новеньких всегда назначают дежурить на новогоднюю ночь, и я не против. Но тут экстраординарный случай, такое случается раз в жизни. Отпустите! Но тот в никакую. Вовремя вернулся Лев Борисович. Освободил меня от дежурства. Я вышел на шоссе, поймал самосвал и поехал в роддом встречать дочь с женой. Такое не забывается. 

Но я чувствовал, что мне тесновато, что ли, в рамках участкового врача. Я оставил Гатчину и устроился во Всеволожск, на станцию «скорой помощи». Район огромный, самый большой в Ленинградской области. Исколесил его на дежурном УАЗике вдоль и поперек. Весной и осенью – грязь непролазная. Бывало, машине уже не проехать, идешь пешком. Великолепная школа для практикующего врача. Ты один, телефона нет, не с кем посоветоваться. Сам вынужден принимать решения. Поневоле научишься даже тому, чему в институте не учили. Например, кровопусканию. 

- Это же что-то из времен средневековья?

- Человек на грани смерти. Приходится делать то, что в твоих силах. Если тяжелый приступ сердечной астмы у гипертоника, то нужно уменьшить напор на сердце, то есть разгрузить сосудистое русло. Пришлось использовать обычный шприц – взял кровь так, как ее у доноров берут.

- Вы человек решительный? 

- Нет, жизнь заставила. 

- Вы же еще совсем молодым человеком были. Приходилось сталкиваться с недоверием, особенно со стороны пожилых пациентов? 

- А как же, приходилось, конечно. Но я быстро учился всему. Бывало, приезжаешь, нужно ту же внутривенную инъекцию сделать. Медсестры рядом нет. А у человека вены просто отсутствуют. Ушла вена. Приходилось делать вот сюда, в верхнюю часть кисти руки. Вены здесь диаметром с иглу. Ювелирная работа. Я приноровился, и одна бабушка, постоянный мой пациент, специально вызывала. Даже в нерабочее время. Отблагодарила меня царским по тем временам подарком. У нее кто-то из родственников ходил в загранку, моряк. Вручила мне бутылку «Наполеона», настоящего французского коньяка! 

Надо было видеть с каким восторгом обладатель множества наград, дипломов и почетных званий вспоминает подарок давно минувших лет. Дело ведь не в импортном коньяке. Как важно, особенно в начале профессионального пути, признание тебя умелым, хорошим специалистом.  Малейший знак благодарности, просто теплое слово навсегда остаются в душе. И не менее важно самому помнить добро…

Дела сердечные

- Особое место в моей жизни занимает Мария Иосифовна Хвиливицкая. Профессор, заслуженный деятель наук РСФСР. Знаменитый ленинградский врач-терапевт и клиницист-кардиолог. Она возглавляла клиническое отделение Института экспертизы трудоспособности и организации труда инвалидов. Я поступил туда в ординатуру. 

- Хотелось развиваться?

- Конечно! Появилась возможность поработать с такими корифеями медицины, как Мария Иосифовна, другими сотрудниками института. В ординатуре вы, как врач, получаете специализацию, направление, в котором будете развиваться. Мария Иосифовна предложила мне тему совершенно новую для того времени – «Экспертиза трудоспособности при мерцательной аритмии». А это уже кардиология. Что такое аритмия? Сердце бьется в определенном ритме, как вы знаете. Если ритм нарушается, это плохой знак для сердечно-сосудистой системы организма. Аритмия, то есть сбой ритма, изнашивает сердце, оно устает. А мерцательная аритмия – самая плохая из всех разновидностей. 

Не будем утомлять читателя пересказом небольшой лекции, прочитанной профессором для единственного слушателя в небольшой квартире панельного дома на берегу Оредежа. Грустно, конечно, что на сухом языке анатомии сердце – всего лишь мышца в человеческом организме, а не источник любви и страсти, волнений, разочарований, тоски и вечной надежды на счастье. Хрупкое сердце, отчаянное, храброе, нередко разбитое, но и способное учащенным биением возродить к жизни любого, даже окончательно разочаровавшегося человека. Понятно было только, что банальный вопрос к моему собеседнику – в чем секрет вашего долголетия, отпадал сам собой. Передо мной был совершенно молодой человек с горячим сердцем, страстно увлеченный своим делом – медициной и служением людям. 

- После ординатуры защитил кандидатскую диссертацию и организовал первую в СССР областную кардиологическую ВТЭК (врачебно-трудовая экспертиза), в которой проходили освидетельствование больные с заболеваниями сердечно-сосудистой системы, живущие в Ленинградской области. Оснастил ее диагностической аппаратурой (исследования проводили прямо в помещении ВТЭК). Это 1963-й год, мне еще и тридцати не исполнилось. Авторитет и признание у коллег завоевывал хорошей работой и знаниями. 

Еще будучи в ординатуре, я напечатался в главном тогда медицинском журнале страны «Советская медицина». По той же теме мерцающей аритмии. На основе исследований, проведенных с помощью самого современного на тот момент оборудования, выяснилось, что не у всех больных, которым был поставлен диагноз «порок сердца», на самом деле этот самый «порок» наличествует. С одной стороны, радость для человека. Он-то, на самом деле, не инвалид! Но, с другой стороны, ему уже присвоена та или иная степень инвалидности. Что со всем этим хозяйством делать? Но я всегда придерживался принципа: «Какие бы сложные ситуации не возникали при общении с пациентами, нужно, в конечном счете, ориентироваться только на объективные научные данные». Иначе никак. 

- Сейчас компьютерные методы обследования человека, автоматизация всех процессов приводят к тому, что пациент и врач всё более отдаляются друг от друга. Нет ли в этом проблемы?

- Прямо в точку! У меня есть эссе на эту тему. Оно называется «Больной и врач в XXI веке». Может наступить день, не приведи Господи, конечно, когда они и вовсе не встретятся. Все данные, анализы, рецепты и рекомендации заочно. Уже сейчас врачи перестают прослушивать пациента, пальпировать, перкутировать. Вы знаете, что такое перкутирование? (Непоседливые пальцы Бориса Наумовича уже на столе демонстрируют знакомую с детства операцию - простукивание пальцами). Живой контакт исчезает. Своих студентов я учил этому, но учат ли другие? 

Рассказывают, что старые врачи могли поставить диагноз человеку, как только он вошел. С порога, так сказать. Я бы принял это, как легенду, если бы не был знаком с Марией Иосифовной Хвиливицкой. Она была именно из таких старых докторов. Без живого контакта лечение, естественно, невозможно и неэффективно. 

- Как вы оказались на Дальнем Востоке? В квартире с окнами на Китай?

- Конец 1980-х. Перестройка. Возникла научная тема, требующая разработки – «Оптимизация работы ВТЭК и поликлиник по экспертизе». То есть, нужно было в рамках всей республики, РСФСР, рассмотреть и проанализировать работу поликлиник и ВТЭК от Калининграда до Владивостока. Чтобы улучшить работу, сократить расходы и так далее. Мы с коллегами объездили всю страну. Городские, сельские поликлиники. Результаты работы нужно было свести в отчет с рекомендациями, что и где нужно улучшить. Я и написал отчет, в котором честно указал, что никакая оптимизация не нужна. Всё придумано до нас. Нужно, чтобы люди просто хорошо и честно выполняли свою работу. 

Со мной, мягко говоря, не согласились. «Наверх» нужно было предоставить конкретные меры, поэтому заставляли меня изменять результаты нашего исследования. Я отказался фальсифицировать результаты нашего научного исследования и покинул институт, уехал в Благовещенск. Меня там избрали заведующим кафедры. Это были замечательные три года. Вы знаете, в 50 с небольшим всё только начинается! Я ушел с прежнего места работы, расстался с первой женой, женился на другой женщине, уехал на край света. 

Житейская мудрость гласит, что иногда необходимо порвать со старым, чтобы начать нечто новое. Тридцать с лишним лет назад Борис Гажёв со второй женой переехали в Сиверскую. 

- Что для вас Сиверская? 

- Место, где мне уютно и спокойно жить. Мы с Таисией встретили здесь множество замечательных людей. Познакомились, а затем и, возьму на себя смелось так утверждать, подружились с великим композитором и нашим земляком Исааком Шварцем и его супругой, Антониной. Вот фотография, где они у меня дома внимательно всматриваются в экран компьютера, диковинки по тем временам. Через некоторое время и в семье Исаака Шварца появился компьютер! 

В Благовещенске я привык к самостоятельности – никаких начальников над душой – и к несуетной, размеренной жизни. Когда встал вопрос, где нам жить с Таисией, на помощь пришел Василий Константинович Мартынов – легендарный для Сиверской человек, бывший директор 43-й железнодорожной школы, почетный гражданин Гатчинского района. Он уговорил нас поселиться в Сиверской, о чем ни разу мы потом не пожалели. Он долгие годы собирал травы, у него была их огромная картотека. Впоследствии он стал одним из авторов сборника статей, энциклопедии «Практическая фитотерапия». 

Таисия, супруга и коллега Бориса Наумовича, еще на Дальнем Востоке познакомилась с пожилой женщиной, практикующей лечение травами. Доктор медицинских наук, профессор Гажёв отнесся крайне серьезно к увлечению жены. Медицина берет свои истоки в глубине тысячелетий. Накопленный поколениями наших предков опыт борьбы с болезнями заслуживает внимания и уважения. Опираясь на опыт медикаментозного лечения и народные традиции, супруги решили заняться фитотерапией. Сиверский ремонтный завод предоставил супругам жилье. Открылся центр «Находка», где они занимались лечением людей. 

- Если в обычной поликлинике стандартный прием пациента занимает не больше 15 минут, то у нас – час и более. Наш центр был уникальным, единственным в своем роде в Ленинградской области. От посетителей отбоя не было. Мы никогда никакой рекламы не давали. Нет ничего надежнее и лучше, чем сарафанное радио. Люди к нам пошли, потому что встретились с живым, неподдельным участием и сравнительно новыми методами лечения. Мы не обещали чудес, как некоторые шарлатаны сейчас, которые травами «лечат» рак. Нет, мы говорили, что важно обратить внимание на заболевание на ранних этапах, обязательно нужно обратиться к врачу и заниматься профилактикой. Мы всего лишь поддержка для медицины. Давайте я вам покажу письма от пациентов. 

Две пухлые папки с сотнями писем лежат на столе. 

- Здесь и благодарности, и просьбы, и различные вопросы по лечению. 

Несколько лет наш центр работал, пока в 2010-м году не умерла жена. Во многом благодаря ей наше дело и развивалось. Теперь я – просто пенсионер. Пишу стихи и рассказы. Стихами я увлекался с детства, но всерьез – сравнительно недавно. Просто появилось много свободного времени,   

Один из сборников стихов, рассказов и песен Бориса Гажёва назван «Отдушина». В предисловии он пишет, что книга не претендует на покорение высочайших поэтических вершин. Но написана она «от души», отсюда и название. После первой книги появилась и вторая, которую автор назвал «Alter ego». 

- А еще, кроме учебника по фитотерапии, изданы 20 книг по фитотерапии различных болезней. В отличии от эмпирического лечения травами, которым занимались «бабушки», нами дано научное обоснование применения лекарственных растений, ибо в наш авторский коллектив входил фармаколог Василий Михайлович Виноградов, бывший заведующий кафедрой фармакологии Военно-медицинской академии.

Работать от души, жить от души – одно из главных его жизненных правил. Борис Наумович Гажёв один из основателей литературного объединения «Поэтов Сиверское братство», автор его гимна. К 500-летию Сиверской написал «Песню о Сиверской». 

О Сиверской песню свою я пою,

Куплет за куплетом слагая.

Про землю, которую очень люблю,

И это навеки, я знаю!

Книга жизни Бориса Гажёва еще не написана. Уверен, что впереди еще много интереснейших страниц, наполненных новыми открытиями, встречами с замечательными людьми и творчеством. Долгих лет жизни Вам, Борис Наумович, и крепкого здоровья!

Андрей Павленко