Предвоенная реставрация Коннетабля. Несбывшиеся планы

Последняя версия находит документальное подтверждение. В номере «Красногвардейской правды» (напомним, что с 1929 по январь 1944 г. наш город носил имя Красногвардейск, а наша газета называлась «Красногвардейская правда» - прим. ред.) за 17 августа 1939 г. в рубрике «По городу и району» мы находим крохотную заметку о начале ремонта обелиска (мы будем цитировать статьи с сохранением орфографических особенностей):

«На проспекте 25 Октября, недалеко от Гатчинского дворца-музея, находится ценный исторический памятник архитектуры прошлых веков — «Конетабль». Много лет «Конетабль» не реставрировался, под воздействием дождей и морозов облицовка стала разрушаться, камни повыветрились, некоторые выпали. Сейчас начата реставрация «Конетабля», устанавливаются леса. По материалам, хранящимся в Гатчинском дворце-музее, установлено, что «Конетабль» облицован местным камнем, который имеется около деревни «Черницы» Никольского сельсовета. Этим же камнем будет восстановлена облицовка. На реставрацию «Конетабля» отпущено 50 тысяч рублей. Работу предполагается закончить к 16 сентября».

Чуть более чем через месяц, 27 сентября, в той же газете и в той же рубрике поместили крохотную фотографию, которая изображала обелиск в процессе установки лесов, с таким комментарием:

«В Красногвардейске производится ремонт одного из исторических памятников — Конетабля. На ремонт отпущено 50 тысяч рублей».

Работы затянулись, ибо через два года, в одном из майских номеров газеты в разделе «Короткие сигналы» появилась жалоба:

«Второй год ремонтируется Конетабль. Но когда закончится ремонт, известно только Горкоммунотделу».

Вместо Коннетабля – памятник Ленину?

Кто застал советские времена, прекрасно помнит, что строительные и реставрационные работы затягивались на годы из-за недостатка материалов, отсутствия рабочих или недостаточного финансирования. Но важен сам факт начала восстановления обелиска, в котором еще недавно видели вовсе не «ценный исторический памятник архитектуры прошлых веков», а всего лишь «памятник контрреволюционных сил».

Именно так назвал его некий местный активист, скрывшийся под псевдонимом «Рупор». 30 июня 1931 г. в газете, которая тогда называлась «Красногвардеец», он опубликовал свой призыв «Долой памятник самодержавия»:

«Между двумя парками, Приоратским и Музейным, на перекрестке дорог, возвышаясь на горе, стоит обелиск, обнесенный каменным парапетом. Памятник это поставлен в XVIII в.
Павлом I в честь встречи Мальтийских рыцарей, задачей которых была священная борьба с революцией. Рухнула в вечность монархия с дворянством и буржуазией, боровшиеся с революцией. Несколько пережил их, но тоже рушится (обелиск) контрреволюционной силы. Что в этом памятнике высокохудожественного? Пожалуй, трудящиеся СССР ничего не найдут, чтобы его беречь и охранять как великолепное или характерное и редкое произведение эпохи. Кто знает символику памятника-обелиска, тот скажет: «Снесем его до основания, пока обелиск не свалился и не убил кого-либо из трудящихся, и на этом месте поставим памятник вождю новой жизни». Не следует ли подумать, куда лучше затратить несколько тысяч государственных средств: на реставрацию разрушающегося памятника — символа соединения сил церкви и монархии против трудящихся, или на памятник вождю пролетариата, тов. Ленину?»

Возможно, призыв отражал споры о месте установки статуи «Вождя пролетариата». Напомним, что оно было определено еще в 1926 г., но само бронзовое изваяние появилось только в 1934 г. Возвышенность, которую занимает Коннетабль, в градостроительном отношении гораздо более выгодна, а в период послереволюционного нигилизма и в ожидании скорого наступления общества победившего мирового пролетариата, в котором не существовало бы ни государственных, ни культурных границ (ради этого в СССР пропагандировался новый язык ― «эсперанто» и делались попытки перевести русский язык на латиницу), памятник старины легко уступал место произведению нового времени.

Наши нынешние представления о 1930-х годах стали складываться в период борьбы с культом личности и окончательно сформировались в период краха СССР, но вряд ли они верны. То десятилетие в истории нашего государства действительно было одним из самых тяжелых и крайне противоречивых, однако, однозначно оно не было только эпохой террора. Не будем забывать, что именно в то десятилетие была создана промышленная база нашего государства, немало сил положено на ликвидацию безграмотности и просвещение населения. Важно напомнить, что именно в то десятилетие государство отказалось от политики отрицания своего прошлого. Переосмыслив это прошлое в духе марксизма, оно включило его в непрерывный исторический процесс.

Современные историки, рассказывая о противоречиях той сложной эпохи, не упускают того факта, что благосостояние советских граждан перед войной все же несколько выросло, и стал меняться их образ жизни. Если в первое послереволюционное десятилетие людей приучали к аскетизму и удовлетворению минимальных потребностей, то в 1930-х гг. новое общество было построено, и жизнь, по признанию властей, «стала лучше, веселее». Стала активно формироваться советская культура потребления и даже внушаться терпимость к наслажденчеству! Как остроумно охарактеризовали это время современные исследователи русской кухни Ольга и Павел Сюткины, тогда «произошло перерождение прежнего человека из стекла и бетона, человека из стали и мрамора в человека из сгущеного молока и крымского портвейна, абхазских мандарин и молдавского дюшеса». Кто знает, не будь войны, не наступил бы расцвет советского государства не в 1960-ые годы, а раньше?

Активная культурная жизнь

Газеты 1920-х и начала 1930-х гг. призывали граждан на «трудовой фронт» и к поискам внутреннего врага-вредителя. Газеты последних предвоенных лет совершенно изменили тональность. Они сообщали об успешном выращивании томатов в колхозных теплицах, объясняли пользу нового овоща ― кольраби. Они извещали читателя о театральных премьерах, музейных выставках, об изобретениях советских ученых, которые значительно облегчат жизнь, рассказывали о закладке фруктовых садов, об экскурсиях и турпоходах.

Богатым на события обещал стать 1941 г. Планировались мероприятия, посвященные памяти  М.Ю. Лермонтова, для чего шла реставрация связанных с именем поэта памятников и активно изучалось его наследие. В летнем сезоне 1941 г. впервые за много лет в окрестностях Ленинграда принимал гостей старинный парк Ораниенбаума и там же реставрировался Китайский дворец, так же более десятилетия недоступный для посещения. После многолетнего забвения готовился к открытию возрожденный музей истории Ленинграда, создавалась новая экспозиция в Летнем дворце Петра I в Летнем саду, в Русском музее в июне открылась выставка ксилографии…

Активная культурная жизнь была и в Красногвардейске. Одним из главных создателей новостей был Гатчинский дворец-музей, ибо в 1930-х гг. местная промышленность только начала свою историю, и город оставался в большей степени не промышленным пригородом, а местом отдыха ленинградцев и приезжих из других мест.

К концу 1930-х гг. в музее значительно возросло число экскурсантов. Если в 1934 г. его посетило менее 92 тысяч человек, то в 1939 г. побывало уже 326.500.

«Музеем проведено много лекций, массовых гуляний, концертов, митингов, которыми обслужено около 150 тысяч человек. За год 16. 362 человека посетили имеющуюся здесь библиотеку, 40 тысяч человек пользовались услугами лодочной станции и т.д.» — рассказывал сотрудник дворца-музея в февральском номере «Красногвардейской правды» за 1940 г.

В 1940 г. с успехом прошла выставка придворного платья, на которой была представлена богатейшая коллекция одежды дворца, и в 1941 г. ее решили повторить в значительно большем виде.

Активизировалась реставрация музейных предметов и даже отдельных парковых сооружений! В мае 1941 г. заместитель директора по научной работе Г.В. Смирнов делился с читателями газеты планами:

«В ожидании встречи с гостями-экскурсантами в музее заканчивается работа над большой выставкой придворного костюма. Под эту выставку отводится семь комнат за Китайской галереей, где разместится несколько десятков манекенов в костюмах XVIII, XIX и начала XX веков… В этом году музеем будет показана интересная коллекция резных изделий из слоновой и моржевой кости. Разнообразные по назначению вещи — шкатулки, ящички, корзинки, охотничьи рога, пороховницы поражают глаз художественной и тонкой отделкой… Эта коллекция будет показана на «Выставке художественных фондов» в третьем этаже главного корпуса дворца. Подходят к концу работы по исправлению механизмов двух органов, стоящих в Арсенальном зале. Один из этих органов, доставленный в Гатчину при Николае I, насчитывает свыше 100 лет; другой поступил во дворец около 60 лет тому назад… Еще одной новинкой, которую готовит музей, будет открытие «Березового домика»… Частично реставрированный в прошлом году, «Березовый домик» в этом году будет полностью восстановлен и станет доступным для осмотра».

В другой своей публикации Г.В. Смирнов рассказал, что к 25-летию Октябрьской революции музей запланировал открытие выставки по истории Гатчинского дворца-музея за годы советской власти, которая продемонстрировала бы «этапы развития и роста музея, одного из крупнейших в Советском Союзе». Не забудем сказать, что на ближайшие годы намечалась музеефикация Приората, который в 1931 г. был сдан в аренду ленинградскому заводу «Большевик» под экскурсионную базу, и в 1942 г. должен был вернуться в состав дворца-музея.

Активны были местные любители старины. Благодаря их исследовательской работе, в газете появились статьи об истории захоронений на дворцовом плацу, о революционном прошлом города и даже заметки об архитекторах А.М. Байкове и Р.И. Кузьмине! В одной из городских школ при помощи сотрудников дворца-музея заработал краеведческий кружок, изредка проходили краеведческие занятия в педагогическом училище, и, как следствие, стали раздаваться призывы общественности к открытию в городе и даже в поселке Рождествено краеведческих музеев!

Печальный символ несбывшихся планов

Конечно, не один год в обществе существовала тревожность, вызываемая новостями, приходящими извне. Нападение Германии на Польшу и военные действия во Франции усилили эти страхи.

В октябре 1940 г. в Красногвардейске прошли учения по противовоздушной и химической обороне. В апреле следующего года началась реконструкция старых и создание новых «оперативных» аэродромов, везде устанавливались динамики и сирены для оповещения населения об опасности, подбирались помещения на случай размещения в них госпиталей. Вокруг Ленинграда появились запретные зоны, по решению правительства стал готовиться мобилизационный запас… Но что бы ни было, существовала глубокая уверенность, что война Советского Союза с Германией случится не скоро или пройдет с минимальными потерями для страны.

Номера газет, вышедшие в последние предвоенные дни, рассказывали все о той же мирной жизни.

«Наступило лето — пора дальних туристских походов, — напоминала 22 июня 1941 г. «Ленинградская правда». — Ленинградские альпинисты готовятся к подъему на одну из труднейших вершин Кавказа — «башню» Мижирги, а также на Тихтинген, Шкару и другие. Готовятся к туристским походам и командиры Красной Армии. Свой отпуск многие слушатели и командиры академий и военных училищ проведут в альпинистских лагерях, где будут готовиться к сдаче норм на значок альпиниста или туриста. Воентехник 2-го ранга тов. Заверуха вместе с группой товарищей из Артиллерийско-технического училища совершит переход через Клухорский перевал. Несколько групп командиров выйдут на прокладку и изучение новых туристких маршрутов в северных районах Карело-Финской ССР, изобилующих вековыми лесами, бурными реками и водопадами. Дом Красной Армии им. С. М. Кирова намечает провести в летний период серию массовых экскурсий командиров на Карельский перешеек к бывшей линии Маннергейма. Организуются также туристские походы с тактическим разбором на местности боевых операций».

Когда читаешь в газетах такие сообщения, когда смотришь предвоенные фильмы, намного лучше представляешь трагедию, которую вызвала война. Афиши веселой кинокомедии «Антон Иванович сердится», съемки которой закончились летом
1941 г., шелестели на улицах блокадного Ленинграда, изнемогавшего от голода и мороза. Пригороды оказались в зоне оккупации, и вместо советских людей на фоне их достопримечательностей фотографировались немцы. А вчерашним туристам пришлось прокладывать совсем другие маршруты и получать награды за другие подвиги.

В таком контексте Коннетабль воспринимается печальным символом несбывшихся планов. Леса, установленные летом 1939 г. для реставрации, позволили немецкой администрации превратить его в символ своей власти. В первую военную зиму на его вершине была закреплена свастика — «символ начала новой жизни», как ее назвал нацистский журнал «Новый путь», и весной 1942 г., когда леса сняли, она «вознеслась» над городом (очевидно, процесс очень растянулся во времени, потому что монумент в одном и том же состоянии запечатлен и в сильный мороз, и в оттепель, и даже в сухой солнечный день).

Как мы хорошо знаем, свастику демонтировали вскоре после освобождения города, в январе 1944 г., но долгие пятьдесят лет после этого вершина Коннетабля оставалась без своего исторического завершения. Только в 1987 г. на ней в ходе очередной и успешной реставрации установили возрожденный позолоченный шар. Вместе с этим одно из последних напоминаний о войне в городе было стерто из памяти.

Андрей Спащанский