Художник Игорь Шинкар: «Видеть, ведать, понимать…»

В Центре информационных технологий города Гатчины идёт мастер-класс художников Игоря и Таисии Шинкар. Тема занятия - «От Кирилла и Мефодия до Достоевского, или вижу – значит понимаю». Просторное светлое помещение заполнено ребятишками 10-11 лет.

Рубрики:  Люди и судьбы

Мастер-класс

- У меня ничего не получается, я совсем не умею рисовать! – огорчённо говорит девочка, протягивая учителю лист бумаги с едва намеченными контурами рисунка, - не выйдет из меня художник!

- Рисовать умеют все, и каждый из нас, хотя бы на капельку, - художник. Просто мало увидеть картинку, которую ты хочешь нарисовать. Нужно ещё понять её. Понять свой замысел.

Сегодня на мастер-класс пришли пятиклассники Гатчинской школы № 8. Ребята активно отвечают на вопросы преподавателя, выполняют его задания, моментально развеивая в пух и прах сложившийся стереотип «нынче молодёжь не та, только в компьютерах сидит, ничем не интересуется!» Интересуются, да ещё как! Нужно только создать необходимые условия, как это умеют делать в ЦИТе, и подойти с душой и вниманием к детям. 

Во время занятия Игорь Степанович Шинкар выглядит вполне уверенным в себе учителем, легко общается с детьми, успокаивает маленькие шторма и водовороты, которые то и дело возникают у непоседливых пятиклашек на дальних партах, «камчатке», как говорилось в моём детстве.

Невольно сравниваешь нынешних школяров со своим поколением. Чем они отличаются от моего 5-го класса, начала 80-х прошлого столетия? Да ничего особенного. Тот же азарт, блеск в глазах, бьющая через край энергия. Может быть, мы были не так раскрепощены, не спешили тянуть руку, выкрикивать ответ, особенно в присутствии незнакомого преподавателя. Проще говоря, не хотели «выделяться», но не более. Похоже, в рассказах о прошлом мы склонны обильно добавлять ярких розовых красок в колбу воспоминаний. Встряхнёшь такой сосуд памяти – и всё в нём такое бесконечно яркое, солнечное. И трава зеленее, и сахар слаще. На самом деле, ничего в сути человека не меняется, но это мы отвлеклись.  

- Игорь Степанович, это обычные школьники, не из специализированного класса?

- Конечно, совершенно обычные. Всем детям и во все времена нравится рисовать, придумывать, творить. Нужно только подтолкнуть ребёнка, направить в нужном направлении.

После того, как занятие закончилось, организованный учителями «сладкий стол» опустошён и опустела аудитория, Игорь Шинкар не выключается из процесса, словно диалог с детьми всё ещё продолжается: здесь нужно учесть опыт, здесь чуть точнее. Анализ занятия, планы на будущее.

- Может быть, тема для пятиклассников слишком сложная?

- Всё в порядке, Игорь, - успокаиваем мы художника вместе с зам. директора ЦИТ Галиной Леонидовной Нарвиш, - детям очень понравилось, наверняка они вынесли для себя много полезного из разговора с вами. И начинание это обязательно нужно продолжать!

- Этот урок важен не только и не столько для них, сколько для меня. Я учусь вместе с детьми.   

- В их возрасте вы уже мечтали посвятить себя живописи, стать художником?

- Не сказал бы. Я мечтал о творчестве, хотел стать, в широком смысле, «артистом», то есть творческим человеком. Играл на баяне, родители хотели, чтобы я занимался музыкой. Фортепьяно было для нашей семьи непосильно дорогим удовольствием, а баян - в самый раз. 

 

Пограничье

- Вы родились на западной Украине, в Ивано-Франковской области. В последнее время это вполне себе географическое понятие приобрело особый смысл: «бандеровщина» и всё, что с этим связано. Не могу не спросить, как вы в детстве воспринимали эту проблему?

- Никак не воспринимал. Просто потому, что национальной проблемы тогда не существовало. Все мы были советскими людьми, и я чувствовал себя абсолютно «советским», а не украинским или каким-либо другим подростком.

Я как раз застал те времена, когда «бандеровцы» возвращались из лагерей, после освобождения их Хрущёвым. Безусловно, среди них попадались такие, кто затаил злобу и говорил о том, что «мы ещё отомстим «москалям», и всё в этом роде, но их было немного. Однажды довелось присутствовать при диалоге двух таких «бывших». Один говорил именно в таком духе - мести и злобы, второй возражал: «Мы были молодыми и глупыми. Нас просто одурачили Бандера и его приспешники!» Говорил он это вполне искренне. Так что, до поры до времени, никого эта проблема не волновала.

- Кто были ваши родители? Как выглядело украинское село вашего детства?

- Папа – простой каменщик. Серьёзная профессия, мастер своего дела. Он делал печи для выплавки магния на местном химическом предприятии. Работа очень тяжёлая. Но он обладал внутренней очень глубокой культурой. Помните, у Жванецкого в одном из монологов говорится, что если профессору упадёт кирпич на ногу, он не станет выражаться высоким слогом, а запустит матом. Так вот, ни разу в жизни я не слышал от отца ни одного матерного слова, хотя и видел его в разных ситуациях. Мама – бухгалтер, обычная рабочая семья.

Единственное отличие от местных, российских реалий в том, что и родители, и бабушка были воцерковлёнными, верующими людьми. На Западной Украине было и тогда, в советское время, в порядке вещей ходить в церковь, молиться дома. Или умирает, например, человек в вашем селе. Ты его не знал, лишь кивком головы здоровался при встрече. Но после его смерти все родственники, знакомые, соседи, ближние, дальние приходят проститься с ним, отстоять панихиду, прочесть псалмы. Несколько иная культура, нежели на востоке Украины или здесь, в России.

Я бы сказал, что родиться там, в известном смысле, испытание. Территория пограничья. То она Речи Посполитой принадлежит, то Австро-Венгерской империи, то Российскому государству, Советскому Союзу. Теперь вот независимой Украине. Разлад внутри, неопределённость. Огромную роль, как я уже говорил, играет церковь. Но она греко-католическая, униатская. Служба ведётся по православному обряду, но глава их церкви находится в Ватикане. Вот эта трещина в душе, двоемыслие и предопределили во многом ту ситуацию, которая там сейчас возникла.

- У вас остались там родственники, друзья?

- Ну как же. Мама, слава Богу, жива, другие родственники, друзья. Но я не хотел бы особо распространяться на эту тему. Времена сейчас сложные. 

- Как вы думаете, чем всё это кончится? Или, как бы вы хотели, чтобы это закончилось?

- Скажу так. У меня в родительском доме, наверное, по сей день лежит тот баян, на котором я играл в детстве. Хотелось бы вернуться домой, обнять маму, достать с чердака баян, стереть пыль и сыграть что-нибудь радостное, светлое, как в детстве. Даст Бог, мечта моя сбудется.

          

День, когда определяется будущее

- Мне кажется, что в жизни каждого человека случаются такие дни, - их очень немного, - которые определяют всё его будущее. Счастливая свадьба, рождение ребёнка, выбор профессии, жизненного пути. У меня таким поворотным моментом стало поступление в Киевский Государственный институт культуры. В мельчайших подробностях помню этот день.

Игорь Шинкар рассказывает увлечённо, в светлых глазах загораются искорки огней, когда речь заходит о далёком детстве и юности.

- Мама мне строго-настрого сказала: «Ты сначала получи нормальную профессию, чтобы всегда мог что-то заработать своими руками, а потом уж делай всё, что хочешь!» Это когда я рассказал ей о своих творческих планах. И здесь я поймал её на слове. «Точно ты возражать не будешь, если я окончу техникум, получу специальность, а потом пойду туда, куда сердце зовёт?» Она говорит: «Да, не буду!»

Я с красным дипломом окончил техникум, по специальности электротехник, показал ей корочки и немедленно уехал в Киев, поступать в институт культуры. Мне, по сути, как абитуриенту с красным дипломом, нужно было сдать на «отлично» только первый экзамен. В творческих ВУЗах он самый главный. Нужно было перед приёмной комиссией прочесть басню или стихотворение и показать какой-нибудь сценический этюд. Вижу, что я комиссии нравлюсь, но волнуюсь, естественно. Во мне всегда боролись две крайности. Способность выйти на сцену, держать внимание зала, шутить, петь песни. И в то же время – застенчивость, говоря актёрским языком, «зажатость». Мне предложили исполнить этюд с воображаемым предметом - волшебной палочкой. «Что вы с ней будете делать, как поступите»? Я взял воображаемую волшебную палочку в руку, мгновение подумал и начал превращать предметы в живые существа. Кусочек мела обернулся  воробушком, он потрепыхался у меня в руках, выпорхнул в окно. Тряпка стала котом, я погладил её, она замурлыкала. Дальше – больше. Наконец, огромный шкаф я превращаю в громадного быка. Сам становлюсь тореадором. Дразню его воображаемой красной тряпкой, мулетой, как она называется у испанцев. Волшебную палочку, как вы понимаете, пришлось отложить. Бык попался ужасно злой. Нападает, я уворачиваюсь, он опять летит на меня. Я пытаюсь убежать, ужас на лице неописуемый, спиной вылетаю из дверей в коридор! Слышу по реакции приёмной комиссии - успех полный. Но не останавливаюсь на этом. Выждав некоторое время, заглядываю в кабинет, мимикой и жестами спрашиваю у них, - бык, мол, ушёл. Они едва не падают со стульев от смеха, подыгрывают мне, - ушёл, ушёл! Естественно, «пятёрка», и я зачислен на курс режиссуры.

Годы учёбы – одни из самых счастливых в жизни. Киев предстал передо мной огромным и прекрасным. Когда приезжал на каникулы в родное село, удивлялся, какая же маленькая моя школа! Хотя в детстве она мне казалась огромной. Кстати, именно в школе меня впервые признали художником. Помните, перед Новым годом принято было разукрашивать окна классов, спортивного и актового залов различными рисунками. И наша учительница рисования всегда оставляла мне самое большое окно: «Здесь будет рисовать Игорь!» Видимо, что-то видела во мне, некий потенциал. Но пока, в институте культуры, я занимался режиссурой, подрабатывал на концертах конферансье, жил творчеством, в самом широком смысле этого слова.

- В армии вы не служили?

- Как же в советские годы не служить?! У меня была возможность пойти в армию после института, но я решил уйти на третьем курсе. Отстреляться, так сказать, и забыть. Тем более, мне обещали через сложную схему связей, что служить в обычных войсках я буду недолго. Попаду в ансамбль песни и пляски в Киевском военном округе. Представьте, советская власть на дворе, вроде, порядок, дисциплина, а план такой: меня призывают, пару недель я служу, потом тайком выбираюсь из части, звоню из телефона-автомата по определённому номеру и меня забирают в ансамбль. Увы, человек предполагает, Бог располагает. Я прошёл весь учебный курс, со всеми прелестями армии, и только потом вернулся в Киев.

- Самое яркое воспоминание об армии?

- Чернобыль, конечно. С ним связана интересная история. Был у меня товарищ – сослуживец. Он как раз незадолго до аварии побывал на реке Припять, в районе Чернобыльской атомной станции. Вернувшись, говорит мне: «Игорь, если Чернобыль рванёт, Киеву – конец!» И как в воду глядел.

В ночь аварии нас подняли по боевой тревоге и отправили в город Чернобыль. Скажу сейчас о том, о чём не принято говорить. Нашлось некоторое количество офицеров, которые написали рапорты и отказались ехать на место аварии. В Киевском военном округе служило много «мажоров». Дети и родственники начальников всякого рода. Их не расстреляли, конечно, в тюрьму не посадили, но рассовали по разным глухим уголкам Советского Союза. Среди солдат, кстати, даже подобных мыслей не возникало. Более того, нам было стыдно за этих трусливых офицеров.

- Но ведь нельзя сказать, что вы вовсе не боялись?

- Боялся, естественно. Тем более после пророчества моего сослуживца. Реальность, оказалась, прозаичнее его фантазий насчёт уничтожения Киева и всего вокруг, но хлебнуть нам пришлось немало.

- Какие задачи вы выполняли в Чернобыле?

- У нас же внутренние войска. Стояли в оцеплении, помогали эвакуировать местных жителей, охраняли город от мародёров. Там и героизма хватало, и подлость человеческая проявлялась. Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо.

- Вы так спокойно об этом говорите. Но ведь были и страшные минуты?

- Не знаю, сумею ли донести весь ужас происходящего. История, вроде, незначительная, но в тот момент мне, действительно, стало не по себе. Мы ехали из Чернобыля в какой-то небольшой посёлок, расположенный по карте совсем рядом. По пути - несколько сёл и посёлков. Выехали вечером, осень, быстро темнеет. Я смотрю из затянутого брезентом кузова своего грузовика, - вокруг только тёмный лес. Едем-едем, давно пора бы уже миновать ближайшие сёла, а кругом – темнота, лес. Может, мы заблудились? И только потом до меня доходит, что мы проезжаем сёла, маленькие посёлки, но они абсолютно безжизненны. Ни огонька, собака не залает, петух не прокричит. С тех пор для меня образ Чернобыля, - это беспросветная темень и могильная тишина.

 

Пути Господни…

- Как вы оказались в Петербурге, а затем в Гатчине?

- Получилось так, что моя жизнь состоит из двух периодов. Одна половина – на родной Украине, другая – в ставшей родной России. Их не разделить. После окончания института я по распределению попал в Винницу. Это тоже особый город на карте Украины. Он расположен ровно в центре страны. Для Востока Украины он – западный, для Запада – восточный. Чужой для всех, пограничье. Там я встретил свою главную любовь жизни, Александру, она стала моей женой. Девушка была из Ленинграда. После того, как мы поженились, я встал перед выбором - оставаться на Украине или переезжать в Россию.

К этому времени, началу 90-х, уже вовсю шли националистические процессы. Помню свои отчаянные споры с коллегами по поводу идиотского и совсем не смешного анекдота. «Мыкола, как москали называют наше пыво? - Пиво! – Пиво? Поубивав бы!» Всё начиналось с мелочей, с шуточек. Я злился на них, спорил, говорил, что это добром не кончится, но всё было бесполезно. Вот так, шутейно, постепенно дошли до смертоубийства.

В 1993 году мы с женой переехали в Россию. Мы напрасно думаем, что сами всегда принимаем решения. На самом деле, многое решает стечение обстоятельств, случай, а для меня, как человека верующего, - Бог. У жены умерла мама в Северодвинске, пришлось поехать туда, улаживать её дела. Год прожили в Северодвинске, затем переехали в Петербург. 90-е годы в самом разгаре. Пришлось искать возможности зарабатывать.

Мы с женой освоили дизайн. Она хорошо владела компьютером, я генерировал идеи. Параллельно рисовал, что называется, для души. Мои работы выставлялись в лучших художественных галереях Петербурга и страны. Несколько лет я был художником-оформителем газеты «АиФ - Петербург». Перед саммитом
G -20 в 2013 году мои авангардистские работы были отобраны для подарков участникам встречи. Например, нынешний президент Франции Макрон был тогда в составе французской делегации, и где-то у него сейчас хранится одна из моих работ.

- Мы познакомились с вами в Духовно-просветительском центре при Покровском соборе на конференции «Духовные основы воссоединения святой Руси». Вы выступили с короткой, но очень эмоциональной речью о судьбах Украины и России, перспективах объединения. Как я понимаю, эта тема – одна из важнейших в вашей жизни?

- Безусловно, как уроженец Украины, этнический украинец, я всей душой переживаю происходящее. Для меня очевидно, что в дальнейшем мы обязательно воссоединимся, братские народы опять будут вместе, но путь к объединению будет очень долгим и сложным. Вы знаете, я мысленно то и дело возвращаюсь в своё детство, юность. Многие из моих одноклассников, друзей по институту сейчас, наверняка, занимают противоположную мне позицию. Если бы иметь возможность вернуться туда, в прошлое, поговорить с ними, попытаться уберечь, предупредить. Я даже мысленно разговариваю с ними.

- Если хотя бы в фантазии допустить такой диалог, лет 30 назад, что бы вы им сказали?

- Многие беды происходят от невежества. Совсем забыто слово «невежда». Я привык вслушиваться в слова, искать, открывать их первоначальный смысл. Невежда – от слова ведать, человек не ведает, что он творит. Я бы призвал их, прежде всего, самообразовываться, не верить на слово многочисленным пропагандистам. Учиться самим, учить своих детей видеть и понимать происходящее. Нехорошие люди воспользовались наивностью и доверчивостью многих моих земляков. Посадили в их душах семена ненависти к соседнему народу. На ненависти, злобе ничего хорошего не построишь. Мы видим, как последние 30 лет Украина падает в экономическом, культурном, духовном плане. В стране появилось значительное количество «бесноватых», в буквальном смысле одержимых бесами людей. Борьба с ними будет долгой и трудной. Но нельзя повторять ошибок, которые были совершены на моей родине. Нельзя ожесточаться сердцем. Мы можем посмотреть вокруг себя и увидеть таких же одержимых злом людей. Тот, кто материться, озлобился, потерял свой светлый, данный ему Спасителем облик, не в меньшей степени опасен для нашей страны, чем вооружённый враг по ту сторону фронта. Надо пытаться каждый день, хотя бы по капле, маленькими шажочками, добрыми делами, умножать количество света и добра в сердцах людей. Тогда и будет найден выход из многих, самых сложных, казалось бы, неразрешимых проблем. В то, что это рано или поздно случится, я твёрдо верю. С нами правда, а значит, Бог.  

 

Андрей Павленко