Вечная любовь Михаила Огороднова

А начиналось всё, как и положено в хороших фильмах, неожиданно.

- Простите, вы не могли бы несколько минут подождать? Мы не закончили репетицию с замечательной певицей Натальей Рочевой. Вы наверняка о ней слышали. Гордость нашего города! Мы споём одну песню, и я – в вашем распоряжении. Не возражаете? – Михаил Огороднов встретил меня у входа в ЦТЮ. – Вам и самому будет интересно. Не каждый день можно услышать такой прекрасный голос.

По коридорам центра бегают детишки в бальных платьях и костюмах, слышна музыка и команды хореографа: «Тянем ножку, тянем!» Мы стремительно поднимаемся по лестнице на второй этаж. Несмотря на возраст, Огороднов стремителен, лёгок. Интеллигентные манеры, доброе выражение лица, пышные белые усы весьма способствуют этому, под не менее пышными бровями весёлые, совсем молодые глаза.

В небольшом помещении «Вокальной студии» здороваюсь с Натальей Рочевой, устраиваюсь в уголке. Михаил Дмитриевич садится за пианино, мгновение тишины, и зазвучали первые аккорды знаменитой песни Мишеля Леграна «Вечная любовь» из фильма «Тегеран 43». Сильному голосу певицы, казалось, тесно в крохотной комнатке. И я поймал себя на мысли, что хочется открыть окно, выпустить песню на улицы Гатчины: «Люди, послушайте, какое чудо!» За окнами куда-то торопятся прохожие, а здесь, на втором этаже ЦТЮ, протекает другая жизнь. Здесь – волшебство.

Музыка

- Когда вы впервые услышали музыку, Михаил Дмитриевич? Помните этот момент?

- Конечно, не помню. Ведь впервые я услышал звуки музыки в животе матери. Мама музыкант, папа тоже. В доме стоял рояль, и музыка у нас звучала всегда. И в Воейково поначалу, где я жил от рождения, и в Лопухинке, где папа уже работал учителем пения, и в Гатчине, конечно.

- Кто большее влияние оказал на вас, как на будущего музыканта, папа или мама?

- Трудно сказать, думаю, что всё-таки папа. Мы можем в жизни наблюдать, что люди бывают энергетически индифферентны по отношению друг к другу, и тогда им вместе делать нечего, либо антагонисты, когда обоим неуютно, хотя и тот и другой могут быть хорошими людьми, но что-то не сходится в отношениях. Либо люди очень близки, и у них тогда хороший контакт, душевный комфорт. У меня с папой (Дмитрием Ерофеевичем Огородновым, выдающимся вокальным педагогом – прим. редакции) было именно так. У нас были лёгкие, взаимоплодотворные отношения. Он был фанатиком своего дела, постоянно погружён в работу. Мог идти с тобой по улице, разговаривать. Потом, вдруг, хватает записную книжку, которую всегда носил с собой, торопливо записывает какую-то мысль. Вы ведь знаете, что он основал метод преподавания пения, который по сей день не потерял свою актуальность?

Михаил Дмитриевич немедленно встаёт со стула, достаёт из-за пианино небольшой плакат, и я слушаю короткую лекцию, как научить ребёнка правильно извлекать звуки.

- Самый простой звук – «У», вот слышите, - ууУУ!

Михаил Огороднов распевает «У» на разные лады.

- Я почему-то думал, что самый лёгкий звук – «А».

- Нет, ну что вы! «А» - самый сложный. Итальянцы говорят: «Кто умеет петь «А» - тот умеет петь»! «У» - самый свободный, самый низкочастотный. Потом «О», «А», «Э» и последний - «И» - самый высокочастотный и поэтому самый напряжённый. «А» находится посерединке. Он комбинаторный.

На плакатике изображена буква «У» с затейливыми завитушками. Мы оба выводим звук «У», следуя за движением руки преподавателя.

- У детей связываются воедино слуховое и зрительное восприятие звука, благодаря таким плакатам, - согласитесь, ведь так удобнее петь?

Я согласно киваю головой, и на этом первый урок можно считать законченным. Мы вновь садимся друг напротив друга. Интервью продолжается.

Развод родителей. Орджоникидзе

- Мне было одиннадцать лет, брату Виктору тринадцать, когда в семье случилась трагедия - родители развелись.

- Как вы пережили развод?

- Плохо пережили. Драматический был период. Тяжёлый, очень. У меня уже был возраст, когда я мог выбирать, с кем остаться, с мамой или папой. Я, конечно, хотел остаться с отцом. Но, когда повис в тишине вопрос, и я должен был дать ответ... Я увидел, как у мамы дрожат губы. Я понимал, чем будет для неё моё решение остаться с папой. И я ответил, что остаюсь с ней. Мы уехали во Владикавказ. Тогда он назывался Орджоникидзе. Честно скажу, годы жизни там были мучительными. Ведь здесь оставались друзья и, будете смеяться, первая любовь. Всё-таки, одиннадцать лет – почти подросток. Мама меня перевела в 4-ую школу, где она преподавала пение, и я год учился там. Это 1965-66 год. И влюбился. Девочка с пшеничными волосами. Её звали Лена. До пятнадцати лет писал это имя на снегу. Косички, она катается на коньках своих фигурных, а я в «хоккейках» ковыляю за ней, падаю каждую минуту. Помню, отнял у неё шарфик и просто сходил с ума, вдыхая аромат её кос. Влюбился по-настоящему. Страдал.

Мы оба едва сдерживаем смех. Тем не менее, смех сквозь слёзы. Вспомните свою первую любовь. Настоящие, на всю жизнь, трагедии.

- Каким вам показался Орджоникидзе тех лет? Ваши первые впечатления?

- Кавказ стал второй малой Родиной поневоле, можно сказать. Но он ею стал! Через не хочу, через не могу. Там бабушка, мамина мама, дедушка, который заменил мне родного дедушку, погибшего под Киевом в 1941-ом. Чувствовалась разница культур, безусловно. Кавказские традиции, уважение к старшим, преклонение перед матерью, и, в то же время, в подростковой среде, склонность к дракам, криминальной романтике, чрезмерное внимание к противоположному полу. Если идёт более-менее симпатичная девушка по улице, то любой джигит должен обязательно нажать на клаксон автомобиля или как-то иначе выразить свои симпатии. Разница с Гатчиной, Ленинградом - огромная. И при этом совершенно замечательные люди. Настоящая дружба, крепкая, самоотверженная, когда друг за тебя – в огонь и воду.

- Нелегко вам пришлось. Чужаку, в подростковом возрасте.

- Да, приходилось постоять за себя. До сих пор первый палец правой руки, большой, работает хуже, чем левой. В драке вывернул, долго потом ходил с синим пальцем. Но постепенно всё устроилось.

- Вы продолжали заниматься музыкой?

- В музыкальном училище мне сначала не повезло, потом повезло с преподавателями. Заведующей фортепьянным отделением была Зарема Андреевна Лолаева. Замечательная женщина, осетинка. У неё занимались Валерий Гергиев и его сестра Лариса, которые учились на курс-два старше меня. Мы с ним не сказать, чтобы дружили, но в футбол вместе гоняли. Но поступил я сначала не к ней, а к другому педагогу, который мне «зажал» руки. Вообще, мои руки пианистические страдали не один раз в жизни. Мама начала со мной заниматься с четырёх лет, а когда исполнилось семь, отдала в музыкальную школу, и через полгода мои руки сделались «крючком». Я не мог играть. Это очень легко происходит, когда от ребёнка требуют играть быстрее, чем он может делать это свободно. Появляется напряжение мышц, они перенапрягаются и деформируются. То же самое происходит с голосом. Если человека заставляют петь слишком высоко и громко, страдают голосовые связки.

- А преподаватель не видит этого?

- Далеко не каждому дано услышать, голос страдает или нет. Перенапряжены руки или нет. Я бы даже сказал, очень не многие способны вовремя разглядеть проблему.

- А в чём смысл для преподавателя заставлять ребёнка играть как можно быстрее, или петь громче и выше? Это же просто школа.

- Музыка, она о чём? О страстях, эмоциях, переживаниях. И должна вызывать у слушателя такой же отклик. Природа вещей проста. Если наступить кошке на хвост, она немедленно громким воплем сообщит миру о своих переживаниях. Крик, визг – сигналы об экстремальных переживаниях. И вот это используется в музыке самым естественным образом. Почти в каждой вокальной композиции присутствует кульминация, когда голос должен достигать самых высоких нот. И если ученик, пусть путём насилия над ним, в процессе исполнения достигает высоких нот, даже если это больше похоже на визг, преподавателю может показаться, что всё в порядке, со временем отшлифуется, притрётся, но главное он сделал, вывел ученика на широкий диапазон исполнения. Это вопрос вкуса. А далее просто. Он выводит такого скороспелого ученика на концерт, на конкурс. Если получен приз, зарплата растёт, почёт и уважение тоже, ещё больше учеников.

- Это в советские годы практиковалось?

- Я вам и говорю про советские. Но и сегодня практически ничего не изменилось. Наоборот. Всем нужен быстрый успех! Родителям, преподавателям, об учениках мало кто думает. А голос или руки можно погубить на всю жизнь. И таких случаев, увы, не мало. Как раз Дмитрий Ерофеевич Огороднов, мой отец, создал методику, которая позволяет любого - и ребёнка, и взрослого - научить петь чисто, свободно, красиво. Эту же методику я применяю при работе с руками пианистов.  

- Вернёмся в Орджоникидзе. Вы попали к педагогу, с которым произошёл этот злосчастный «зажим» рук. Что было потом?

- Мама забрала меня у этого педагога и отвела к Зареме Андреевне. Та сначала «разгладила» мне руки, расслабила, иными словами, потом начались занятия. Так продолжалось два года, 1971-й и 1972-й. Зимой 1973-го я полетел домой, к отцу с братом. У нас так сложилось. Летом папа и Виктор приезжали к нам. Гуляли по горам, купались в холодных горных речках, отдыхали. А зимой мама стала отпускать меня в Гатчину. Я приехал, и папа отвёз меня в Ленинград, музыкальное училище им. Мусоргского, поиграть. Они меня послушали и сказали, что если мы решим вопрос с переездом, то они меня возьмут без потери курса.

Я вернулся в Орджоникидзе, сказал, что меня берут в училище им. Мусоргского. Для мамы это был удар, но она согласилась. 

Утраченные иллюзии

- Мне трудно сказать, насколько мой характер не позволил выйти на те уровни, о которых я мечтал. Осторожно скажу, может быть, развод родителей сказался на моей пассивности в обучении. Всё же шесть лет далеко от дома были решающими в этом смысле. Занимался я всегда с удовольствием, но если бы тогда нашёлся человек, который запирал бы меня в классе с инструментом часа на четыре, а то и пять, и заставлял играть этюды - я был бы ему благодарен. Но такого человека не нашлось. Шесть лет в Орджоникидзе всё же оказались мучительными для меня. Разлом в душе. И для мамы они были тяжёлыми, эти годы.

- Простите за, может быть, бестактный вопрос. Но если мама видела, что такой порядок жизни не приносит радости ни ей, ни вам, имело смысл отпустить вас обратно в Гатчину, к отцу.

- Она не могла этого сделать. Слепая материнская любовь. Такой пример: уже после того, как и я и, несколько позже, она вернулись в Гатчину. Я никогда не любил праздновать дни рождения, созывать гостей, устраивать стол и всё в этом роде. Однажды, в очередной день рождения, она пригласила многочисленных друзей, родственников и поставила меня перед фактом: «Я наготовила еды, пригласила людей». Не прийти на собственный день рождения я уже не мог, это значило подвести её, поставить в неудобное положение гостей. Но это было ужасно, конечно. Хотя она делала, как считала, лучше для меня. С другой стороны, можно сказать, я просто ищу себе оправданий, а на самом деле, во всём виновата моя лень. Как бы там ни было, но попав в училище им. Мусоргского, я заметил, что моим рукам не хватает «наигранности», которая даётся регулярными упражнениями. У меня были, может быть, неплохие музыкальные задатки при очень небольшой возможности реализовать их. К старшим курсам это стало особенно заметно. Я адекватно оценивал свои силы и понимал, что крупного концертного исполнителя из меня, увы, уже не выйдет.

- На тот момент это была трагедия?

Михаил Дмитриевич долго молчит, скрестив руки на груди.

- Что теперь об этом говорить. На всё воля Божья, как говорится.

Колокола

- В этой истории ключевым событием стало знакомство с Юрием Петровичем Платоновым. Один из ведущих специалистов ЛИЯФа, инженер от Бога и часовых дел мастер. Одна наша общая знакомая рассказала, что каждые выходные он ездит в Ферапонтово, в монастырь, и на местной колокольне восстанавливает старинные часы. Позже, когда мы познакомились, Юрий Петрович рассказывал, каким чудом стало для него обнаружение часового механизма ещё доекатерининских времён. «Представляете, - рассказывал он, - под почти метровым слоем пыли, грязи и голубиного помёта оказалась станина часов, которые я искал всю жизнь! Не маятниковая система, с циферблатом и стрелками, а ещё гиревая, где ход времени обозначался колокольным звоном».

Платонов вместе со своими сотрудниками восстановил часовой механизм колокольни, и ему потребовались «профессиональные уши». Он обратился за помощью к нам с братом. Благодаря родителям у нас абсолютный слух. Мы должны были определить тоны звучания колоколов, всего их было девять, и придумать мелодию часового боя.

- А колокола откуда взялись?

- Юрий Петрович собирал их по округе. Где-то колокол висел в центре деревни, на случай оповещения о пожаре или какой другой беде. Где-то закопан крестьянами во времена гонений на церковь. Я и Виктор, конечно же, поехали в Ферапонтово. Колокола звонили, мы записывали, пытаясь определить тон звучания. Дело это непростое. Колокола в русской традиции не должны были отличаться чётко выверенным тоном звучания, как карильонные, например, в европейской традиции. Здесь звук был смутным, где-то посредине между нотами. Мы сообщили Юрию Петровичу, что девяти этих колоколов не хватит для создания полноценной мелодии. Он только обрадовался этим словам. У него в планах было создание ещё и концертной колокольни. Чтобы люди съезжались, скажем, по выходным дням, слушать колокольные концерты. Поэтому он обратился к Дмитрию Сергеевичу Лихачёву, председателю Фонда Культуры на тот момент, чтобы он выделил деньги на покупку колоколов для Ферапонтова монастыря. Лихачёв выделил 50 000 тех ещё, советских рублей. Юрий Петрович попросил меня отправиться в Воронеж, где недавно открылся кооператив «Вера», занимавшийся литьём колоколов. Я должен был отобрать одиннадцать колоколов. Вот какие примеры мелодий у меня были!

Михаил Дмитриевич порывисто поднялся, открыл крышку пианино. Увы, читатель лишён возможности услышать эти размеренные торжественные звуки. Я представил себе, как над Ферапонтово, озёрами и реками, лесами и полями Вологодчины плывёт колокольный звон.

- Это четвертная мелодия. Её создал мой брат Виктор на основе греческого акафиста. Повторяется каждые пятнадцать минут от одного раза до четырёх. И затем часовой колокол отбивает точное время.  

Древнему русскому крестьянину времён Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Петра Первого, чтобы узнать самое точное время, достаточно было просто выйти на улицу, приложить ладонь к уху и обратиться в сторону монастыря.

Колокола повесили на звоннице. Был большой праздник. Приехали звонари из разных городов России. Приехали мы с Виктором и ещё одним человеком, скрипачом Лёшей Киселёвым. Мы играли втроём на новых колоколах. Ощущения незабываемые. Однако, у этой истории грустный конец. Через много уже лет я со школьной экскурсией приехал в Ферапонтово. По дороге в автобусе рассказывал эту историю. Каково же было моё разочарование, когда я поднялся на колокольню. Окна открыты, залетает ветер, дождь и голуби. Часовой механизм не работает и ржавеет. У монахов возникли какие-то разногласия с музейными работниками, и часы так и не запустились.

- Ваши труды остались невостребованными?

- Да наши-то с Виктором что. Труд Юрия Петровича Платонова. Это уникальный был человек. Масштаба всей России. Он работал во Львове, Гродно, здесь, в Петербурге, в Мраморном дворце, в Эрмитаже. Последняя его работа – знаменитые часы «Павлин».

Наши Гатчинские часы во дворце тоже он восстановил. Там система звона работала всего с тремя колоколами. Два четвертных и один часовой. Их тоже я выбирал, опять в Воронеже. Строго определённого веса. Все три разные. Часовой – самый тяжёлый, четвертные один побольше, другой поменьше. Чем тяжелее колокол, тем их меньше в выборе. Часовых всего было два. Я выбрал часовой и приступил к четвертным. Мне подвешивали на ломах колокола, я стучал по ним кувалдой, слушал тоны. Сочетания двух колоколов, почти всех, дают интервал терции. Он благозвучен, но я понимал, что для нашего дворца он слишком светский что ли. У нас квадратный плац, строгое каре дворца. Только один из колоколов даёт в сочетании с другими кварту. Понимаете! Плюс у него ещё очень продолжительный густой обер-тон. То, что нам надо!

Привезли колокола в Гатчину. Соединили с часовым механизмом, и над парком поплыл привычный всем жителям Гатчины четвертной перезвон.

- Что для вас музыка, Михаил Дмитриевич?

-  Банально прозвучит, но вся жизнь. Я преподаю, аккомпанирую, играю соло. Музыка приносит радость, ощущение восторга. Служит утешением в трудные минуты жизни. И знаете, каждый человек сталкивается в жизни с разными сложностями. И справляется с ними каждый по-своему. Меня спасает музыка. Она не предаст. Люди могут предать, а музыка – никогда.

Андрей Павленко