Характер, выкованный блокадой

Подрастая, я всё настойчивее расспрашивала маму и бабушку о блокаде. Ведь когда умер Сталин, мне было всего два года, но даже в начале 1960-х в людях сидел страх, боязнь сказать лишнее, то бишь правду о блокаде, навредив, прежде всего, нам, детям. Поэтому они не любили вспоминать то время. Да и тяжело им было вспоминать, это понятно.

Но с самого раннего детства бабушка внушила мне уважение к хлебу, крепко отругав однажды за брошенный на пол недоеденный кусок чёрного хлеба. Притом, что бабуля была по натуре кротким, добрейшим человеком. Они свой хлеб всегда доедали или пускали на сухари. Мама приучала никогда не кидать на улице мусор, даже подбирать за другими. Рассказала, как после каждой блокадной зимы все горожане, едва стоя на ногах, выходили на уборку улиц и дворов. Мама говорила, что неявка грозила расстрелом. Вот таким «чудом» удалось избежать эпидемий. А ещё и потому не давала мусорить, что очень любила свой город, гордилась им. Она никогда об этом не говорила, не произносила напыщенных фраз. Но это мамино тёплое отношение к Питеру я всегда улавливала. 

Моим родным удалось выжить во многом благодаря тому, что они все годы блокады держались вместе, жили дружно, обобществляя продукты, поддерживая малышню.

В доме на Староневском в одной 16-метровой комнате собралось 18 человек. Главой была моя прабабушка, Софья Абрамовна Гендлина, перебравшаяся в Ленинград перед войной из Трубчевска, после смерти мужа Иосифа, к своей старшей дочери Анне. Эта замечательная женщина родила и воспитала дюжину детей (ровно 6 мальчиков и 6 девочек). Большинство её детей устроились в Питере ещё в 1920-е годы. В комнате старшей из сестёр, Анны Иосифовны, все и провели страшные годы блокады. Те, кто попал в оккупацию, погибли как жертвы Холокоста.

Незадолго до начала войны мой дед, Исаак Иосифович, заболел туберкулёзом. Семья переселилась по совету врачей из Ленинграда в Старый Петергоф, где был приобретён небольшой домик и заведена коза. Бабушка, Анна Михайловна Гендлина, впервые в возрасте сорока лет пошла работать (раньше муж работать ей не разрешал, он хорошо обеспечивал семью, организовав мастерскую жестянщика). В августе 41-го они едва успели бежать оттуда в Ленинград. Мама долго хранила документы на этот дом, чертежи, показывала мне в 1960-е, когда мы ещё жили в коммуналке. Понятно, что шансов выжить в блокаду у человека, болеющего туберкулёзом, практически не было. Дед умер на Урале в 1944 году, куда его эвакуировали по Ладоге в декабре 1941-го. Но его помощь родным оказалась неоценима. Из жести, что была в мастерской, он изготовлял печки «буржуйки». Не только для отопления квартиры на Староневском, но и на продажу (скорее, в обмен на продукты).

Мама, Любовь Исааковна, в сентябре 1941 года начала учиться в 8-м классе, который находился в подвале бомбоубежища. Но вскоре в результате бомбёжки выход из подвала так завалило останками рухнувшего дома, что детей едва успели откопать. Бабушка не пустила её больше в школу. На этом закончилось мамино детство и начались «университеты жизни». В 14 лет она стала рабочей плотницкой бригады, которая все блокадные годы латала прорехи от бомбёжек на Невском проспекте и прилегающих к нему улицах. Между прочим, устанавливали щиты из фанеры с нарисованными фасадами. В возрасте 16-ти лет сама стала бригадиром. Её портрет во время войны висел на доске почёта во дворце Белосельских-Белозерских, где располагался райком комсомола Куйбышевского района. Не всё было гладко. Однажды её чуть не расстреляли. Оборвался промороженный канат, и конструкцией крана убило юную девушку из её бригады. Маму пожалели, потому что бригадирше и самой тогда было всего 16 лет.

Работала не только она, но и все другие подростки. Дядя Володя Гафт, мамин двоюродный брат, с 12-ти лет отливал в горячем цеху снаряды. Я его видела только один раз в детстве, когда он приезжал в Питер в гости из Самары, где жил в те годы. Но запомнила: он был обаятельный весёлый блондин, похожий на молодого Марка Бернеса из популярного фильма «Два бойца». Рабочий паёк был целых 250 г блокадного хлеба! Его младшей сестрёнке Ларисе было всего три года. Оберегать её и другую двоюродную сестру Эмму (потом она станет директором школы в Курске) в свободное от работы время, спать с ними в одной кровати было поручено моей маме. Так прабабушка закрепила своим распоряжением всех младших детей за подростками. 

Само собой, работали все взрослые. Моя бабушка сооружала бетонные надолбы, металлические «ежи» из рельсов вокруг Смольного на случай уличных боёв, хотя в трудовой книжке прописано «метельщица». Наверное, и это приходилось делать. Она показывала мне искривлённое запястье. Это от того, что даже со сломанной рукой таскала огромные камни для оборонительных сооружений.

Работали и другие двоюродные сестры мамы, Лёля и Галя, дочери старшего из братьев Анатолия Иосифовича, жившего до войны в Трубчевске. Тётя Лёля всю блокаду была зенитчицей. Она после войны осталась жить в этой комнате на Староневском со своей тёткой Анной Иосифовной. Прабабушка, 1865 г.р., умерла вскоре после победы, в 1946 году. Лёля так и не вышла замуж: её любимый жених погиб на
войне, а она продолжала дружить с его младшей сестрой, которая жила в нашем конструктивистском доме 46 на ул. Ткачей.

До войны в нашей комнате жил бабушкин родной брат Григорий Михайлович Фишкин, устроившийся мастером по пошиву мужской одежды на фабрику Володарского ещё в конце 1920-х годов. Дед Гриша прошёл всю войну счастливчиком без единой раны. Его дивизия участвовала в прорыве блокады, освобождала нашу Гатчину. Потом, на День Победы, его однополчане собирались в Гатчине. Дед умел вкусно готовить и любил это делать. Только когда совсем постарели, стали собираться на квартире у Григория Михайловича в Апраксином переулке (однажды и я присутствовала на такой встрече). Его первую жену Соню в блокаду съели соседи. Он женился на женщине из своего цеха, переехал к ней, а свою комнату после войны отдал бабушке с мамой, которые лишились дома в Старом Петергофе.

Во время блокады все воевавшие члены семьи старались при случае поддержать крохами от своего более солидного пайка родных. У бабушки однажды стащили чуть ли не месячные карточки, по которым выдавали блокадный хлеб. Если бы не помощь родных, то точно её ждала бы мучительная смерть от голода. Вот так общими усилиями и выжили.

Интересно, что эта блокадная сплочённость осталась в них до последних дней. Так сложилось, что ни у мамы, ни у папы не было родных братьев или сестёр, зато было много двоюродных. Помню с самого раннего детства, как на все мои дни рождения, на дни рождения мамы в нашей комнатке в коммуналке они собирались, пели песни, как мы ездили к ним в гости.

Все приехали ко мне на свадьбу в д. Нежново Кингисеппского района в сентябре 1971 г. Позднее, когда разжились стационарными телефонами, мама практически каждый вечер звонила тёте Ларисе, переписывалась с тётей Эммой из Курска, которых она опекала в блокаду.

К сожалению, у моих детей такой родни нет. Нас совсем мало, да и не интересуются они своими четвероюродными братьями и сёстрами. Не только мои, но и всё их поколение, оставшееся от большой семьи Гендлиных. Для моей единственной внучки Лизы я собрала все старинные фотографии, съездила в старинный Трубчевск, где наша фамилия оказалась очень даже известной, поработала в архиве Брянска и написала «Страницы моей родословной». Не древо, а обширное эссе. Надеюсь, что внучка вырастет и заинтересованно прочтёт.

И ещё одно хочется подчеркнуть. Несмотря на то, что по натуре и мама, и бабушка были людьми выдержанными, доброжелательными, они умели постоять за себя, особенно за семью. После окончания войны наша семья ещё 23 года прожила в коммуналке, хотя нас в комнате было уже пятеро (младшая сестра и отчим), мы давно стояли на очереди на отдельную квартиру. Но тогда не было никаких привилегий для блокадников. Скорее, наоборот: в первую очередь жильё давали приезжим, особенно тем, кто работал на стройках. Это можно понять. Город очень пострадал во время войны и остро нуждался в молодой работоспособной молодёжи. Вот ребята и девчата из Ленинградской, Новгородской, Псковской, Калининской, Архангельской, Вологодской областей устремились в Ленинград. Жили тесно в общагах, создавали семьи.

Мама с 1948 года и до ухода на пенсию проработала лаборантом-аналитиком в ВНИИНефтехим. Когда в одном из первых домов нового микрорайона «Весёлый посёлок» выделили квартиры для сотрудников института, она пошла к директору просить для нас, но тот ей решительно отказал. Мама не опустила руки, а добилась приёма в Смольном, в горкоме партии. Пришла не с пустыми руками, а со своей и бабушкиной трудовыми книжками, блокадными грамотами и, конечно, с медалями «За оборону Ленинграда». И как-то убедила партийное начальство. Отдельную трёхкомнатную квартиру, хоть и малюсенькую «распашонку» в 34 кв. м, нам дали. А директор потом всем обращающимся к нему по поводу выделения жилья говорил: «Идите не ко мне, а к Любе Пантелеевой. Спросите её, как надо выбивать квартиру».

В июле 1972 года у меня родилась дочь Ася, и я три месяца жила в Питере, не желая возвращаться с ребёнком в класс бывшей старинной школы, который мне, как культработнику, выделил Нежновский сельсовет. Совхоз накануне построил новый 2-х этажный дом, где получили квартиры многие мои друзья, участники агитбригады, которая с мая (как запели соловьи) разделилась на парочки. Осенью 1971 года в нашем ДК шли свадьба за свадьбой, иногда по две в субботу. А я только успевала писать сценарии и рисовать убранство к каждой. Мамочка моя и тут проявила твёрдость характера. Она встретилась с директором совхоза «Новая жизнь» Кузьминым по поводу выделения и нашей молодой семье квартиры, тем более что мой муж Николай работал в хозяйстве механизатором, был даже депутатом райсовета. «Меня не интересуют культработники, мне нужны доярки», - заявил ей Кузьмин.

Тогда мама доехала до Кингисеппа и явилась в отдел культуры к заведующему Иванову. Появилась она там в очень удачный момент: в кабинете присутствовал корреспондент «Ленинградской правды». Иванов возмутился такому отношению к культуре, хвалил меня. Наша агитбригада была уже известна на весь район, обошла на конкурсе самодеятельность комбината «Фосфорит», а я часто описывала наши мероприятия в районной газете «За коммунизм». В результате в «Ленинградской правде» появилась статья «Нам нужны доярки, а не культработники». Держа в руках эту центральную газету Ленинградского обкома компартии, мама во второй раз явилась к директору совхоза. Деваться было некуда: он и нам выделил квартиру, хоть и однокомнатную, в том же доме.

Мамочка несколько лет все свои отпуска проводила у нас в Белогорке, куда мы переехали в мае 1975 года, когда я училась заочно на 1 курсе агрономического факультета. Она помогала бабушке по хозяйству, чтобы я могла уезжать на сессии и спокойно, и даже с отличием закончить Ленинградский сельскохозяйственный институт, не взяв даже академический отпуск. Бабуля переехала к нам из Питера весной 1972 года и прожила с нами долгую жизнь, 92 года, вырастив правнуков и всего год не дожив до рождения праправнука. Между прочим, до 90 лет готовила обеды и ужины, да такие вкусные!

Вот такой характер, выкованный блокадой: не сдаваться, доводить дело до победы, своих не бросать.

Галина Хохлова

На фото: (слева) Любовь Исааковна Гендлина (в замужестве Пантелеева) в конце войны. Это фото висело на доске почета Куйбышевского района Ленинграда; Анна Михайловна Гендлина, урожд. Фишкина, жена Исаака Иосифовича Гендлина