Эвакуация из Гатчины: как это было

В эти дни сентября мы вспоминаем одну из самых горьких страниц истории нашего города — начало оккупации немецко-фашистскими войсками Гатчины (тогда Красногвардейска) и предшествовавшую этому моменту массовую эвакуацию местных жителей и предприятий. Своими воспоминаниями об этом времени поделился житель нашего города Серафим Васильевич Иванов.

До войны семья Ивановых (сам Серафим Васильевич, его отец, мама, дед и бабушка) занимала второй этаж небольшого дома №41 на улице Средней (ныне улица Рысева) в Мариенбурге. Отец – Василий Иванович – работал в Пушкинском дорожно-эксплуатационном управлении (ДЭУ) №65, отвечавшем за ремонт 300-километрового участка дорог. Мама – Мария Николаевна – умерла незадолго до войны, в 1939 году.

Очень интересно происхождение семьи Ивановых. И мама, и отец были выходцами из гатчинской Егерской слободы. Императорскими егерями были оба деда Серафима Васильевича – Иван Александрович Иванов (старший егерь) и Николай Петрович Баранов. Егерем стал и отец Серафима Васильевича. Правда, долго пробыть в этой должности не успел – началась Первая мировая война, и он, вместе с другими егерями, ушел добровольцем на фронт. В архиве Серафима Иванова хранятся уникальные фотографии начала XX века, передающие незабываемую атмосферу переломного времени: от мирных, беззаботных дней с царской охотой, балами и пикниками – до тяжелых военных будней. Получив ранение, Василий Иванов вернулся в Гатчину и решил учиться на строителя. Достигнув высокой должности на работе в Пушкинском ДЭУ №65, он не смог удержаться на ней после нелепого обвинения из-за сгоревшей бочки бензина. Впрочем, по тем временам считалось, что легко отделался…

На момент начала Великой Отечественной войны Серафиму не исполнилось еще и восьми лет – осенью 1941 года он только собирался идти в первый класс.

«Мы были очень активными, озорными, – вспоминает он. – Сражались с репейником палками, воображая, что бьемся с немцами. В то время была очень популярна кричалка: «Внимание, внимание! На нас идет Германия! Она – под мост, а мы ее – за хвост!» Когда началась настоящая война, стало не до этих детских стишков…»

Немцы подошли вплотную к Гатчине в конце августа 1941 года, начав обстреливать город из минометов. С 16 августа по 13 сентября за город велись ожесточенные бои. Времени на эвакуацию оставалось мало, автотраспорта катастрофически не хватало.

«Мой отец к тому времени работал прорабом, – рассказывает Серафим Васильевич. – В августе его предприятие начало эвакуацию. Отец пригнал к нашему дому газогенераторную машину, в которую должны были поместиться и мы, и вся наша родня. Но военкомат отобрал машину для своих нужд. В первых числах августа отец привел домой рыжую лошадь с подводой. Лошадь звали Зорькой, она была очень умной. ».

Пока отец был занят на работе, Серафим ухаживал за рыжей кобылой – носил ей воду из басейки (так в Гатчине раньше называли водопроводные колонки), кормил овсом. Мальчик и лошадь очень подружились. А еще через две недели началась эвакуация. Служащие строительного участка отца, с семьями, должны были срочно выехать в обозе, состоящем из более чем двухсот подвод.

«По приказу мы должны были прибыть 9 сентября в Пушкин, – продолжает свой печальный рассказ Серафим Васильевич. – 8 сентября начали собираться, выехали в тот же день. Подвода была маленькой, можно было взять еще одного человека из семьи, но все наши отказались. Мы поехали вдвоем с отцом. Ехали уже под огнем врага. Немцы бомбили с воздуха участки сопротивления, линии окопов в Гатчине и на Пулковских высотах. На наших глазах снаряды пролетали над Ингербургскими воротами».

Спасаясь от бомбежек, пришлось ехать проселочными дорогами. В 9 часов утра 9 сентября обоз был в Пушкине.

«Из Пушкина нас буквально выталкивали силой – немцы уже были под городом, – вспоминает Серафим Васильевич. – 10 сентября тронулись дальше, на Вологодчину – туда, где отцу предстояло работать на новом участке, обслуживающем дорожное строительство объектов, важных для фронта. Ехали попрежнему в обозе. К месту назначения двигались полтора месяца. Добирались очень трудно: кругом была неразбериха, постоянные налеты, бомбардировки немецкой авиации. Часто приходилось подолгу простаивать среди лесов, пережидая обстрел. Немцы не раз пытались уничтожить наш обоз. Как-то раз даже высадили свой десант, чтобы перехватить его. Но наши уничтожили этот десант. Проезжая мимо места этого боя, мы видели целое поле убитых – немцев, наших – все вперемешку…»

«Тогда было не столько страшно, сколько интересно, ведь чтото подобное мы видели раньше в кино, – признается Серафим Васильевич. – По-настоящему страшно стало потом, на переправе через Волхов».

К Волхову колонна растянулась на десять километров. К переправе подвода с Ивановыми подошла в самой середине обоза, зажатая со всех сторон другими подводами и транспортом.

«Отец оглянулся вокруг, забеспокоился и заторопил меня: нужно скорей уходить отсюда! – продолжает Серафим Васильевич. – Мы кое-как выбрались из обоза, отъехали километра на полтора вдоль Волхова. Отец быстро разделся, бросил мне скомканную одежду, взял лошадь под уздцы и вместе с подводой завел ее в воду. И тут начался налет – немцы бомбили переправу, от которой мы только что ушли… Ее смешали с водой и землей. Мы уже добрались до середины реки, наша лошадь плыла вместе с подводой. Я сидел на подводе и видел, как вокруг плывут обломки подвод, чьи-то вещи, убитые лошади, мертвые люди… Все это грозило потопить нашу подводу, и я, взяв кол, начал отталкивать это от нас. Вот когда я натерпелся страху…»

Но они все-таки выбрались – с божьей, как говорит Серафим Васильевич, помощью. «В деревне Сонково нас передали в полосу Волховского фронта, – вспоминает он. – Там, в Сонково, у нас отобрали лошадей, забрали и мою Зорьку. Я так плакал, не хотел ее отдавать – два месяца мы были с ней вместе, она была моим другом…»

Вместо лошадей людям пообещали машины, которые должны были переправить их в Пикалево, где строителей ждала работа по наведению мостов и переправ для фронта. Людей разместили по деревням. Ждать пришлось месяца два. Наконец, пришли новенькие грузовики, сделанные на Ярославском моторном заводе, – ЯК-3, или, как звали их в народе, «яшки». На них обоз и переправился в Пикалево.

Время путешествия в обозе Серафим Васильевич до сих пор вспоминает с внутренним содроганием. «Конечно, было очень трудно, но нам еще повезло, – считает он. – В Санкт-Петербурге живет мой друг детства – Виталий Михайлович Стоянов. Вот им во время эвакуации пришлось еще хуже – их поезд попал под бомбардировку. Люди чудом остались живы. От пережитого страха мой друг начал заикаться, и это сохранилось на всю жизнь…»

«В Пикалево всех нас распределили по полосе, – продолжает Серафим Васильевич свой рассказ. – В школу я пойти не мог – сегодня с отцом здесь, завтра там. Когда мы уже поселились в Пикалево, вышел приказ Сталина: всех детей, оказавшихся в эвакуации, отдать в детские дома. Отец отказался, решил – погибать, так вместе. Так я и проболтался с ним в командировках …»

В Пикалево, над рекой Рядань, располагался полевой госпиталь, сюда привозили раненых. Серафим Васильевич вспоминает, как они под огнем немецких самолетов ползли по канавам в госпиталь. Тех, кто не доползал, по вечерам собирали санитары с телегой. Всё сбрасывали в одну яму – убитых, умерших, ампутированные конечности…

«Мы, дети, приходили в госпиталь, таскали, пилили дрова, – продолжает Серафим Васильевич. – За это нам давали миску пшенной каши – тогда это казалось гораздо вкуснее современного торта. Так сами себя и прокармливали…

Иногда я путешествовал с шоферами «яшек». У меня с ними была такая договоренность: шофер следил за дорогой впереди, а я наблюдал за небом сзади, в окошечко. Тот, кто первым замечал самолет, кричал «Воздух!», и мы оба выпрыгивали – он налево, я направо. Я прослыл очень зорким среди шоферов: «Пацан очень хорошо все видит», – говорили они».

А потом случилась беда. 12 декабря 1942 года умер отец Серафима Васильевича, бывший императорский егерь, а потом советский строитель Василий Иванович Иванов. «Перед этим отец восстанавливал одну из переправ, которую разбили немцы, – вспоминает мой собеседник. – Он очень уставал. Время от времени у него случались сердечные приступы, а лекарств не было. Я клал ему на грудь мокрую тряпку – вот и вся помощь. Отца похоронили в Пикалево, а меня увезли в другое место…»

К счастью, став круглым сиротой, в детский дом мальчик все же не попал. Его нашли и забрали к себе родственники отца, жившие под Кинешмой. Там, в деревне Бобриха, он в январе 1943 года впервые, почти в десятилетнем возрасте, пошел в школу – в первый класс. Прожил там Серафим Васильевич до 1948 года, а потом уехал в Ленинград, к сестре отца. Там же пошел в школу…

Оставшаяся в живых родня Ивановых вернулась в Гатчину после 1947 года, к тому времени уже потеряв права на свой старый гатчинский дом. Начали строить новый. Вскоре вернулся в родной город и Серафим Васильевич.

У Серафима Васильевича Иванова – замечательная трудовая биография, свойственная многим, возмужавшим не по годам во время войны мальчишкам и девчонкам. В 1949 году он поступил в ремесленное училище №30 в Ленинграде, где получил профессию электромонтажника. Это время мой собеседник вспоминает с особой теплотой: «Я жил в общежитии. Там было очень хорошо, после голодухи кормили досыта – великая по тем временам вещь для молодежи…»

Окончив училище, Серафим Васильевич работал на судостроительных заводах «Северная верфь» и имени А. Марти. После демобилизации вернулся в Гатчину, где устроился на работу на завод им. Рошаля. Спустя еще несколько лет начал свою трудовую деятельность на гатчинском заводе «Прометей», где проработал 25 лет, вплоть до 2008 года, получив высокое звание ветерана труда.