Ленинградцы мои…
3 апреля 2017 года. Ленинградское время — где-то между двумя и четырьмя часами дня. У каждого оно будет своим…
Первое ощущение от услышанного — больно! Очень… Первая реакция — слёзы. Лихорадочные попытки набрать знакомые номера в телефоне. Бесполезно — связи нет. Она появится потом, и каждый из ленинградцев, опережая вопрос, скажет: «Мы живы, не волнуйтесь за нас». А пока…
А пока в социальных сетях — вот это: «Ленинградцы, отзовитесь…», «Ленинградцы, где вы сейчас? Отпишитесь…»
Ленинградцы… Кажется, мы не заметили, как это слово вернулось в нашу жизнь. Или никогда из нее и не уходило? И что с того, что сам Город поменял свое имя?
В эти дни мы вспоминаем еще одну недавнюю катастрофу: октябрь 2015 года — самолет, летевший из Египта в Санкт-Петербург… И тогда звучало это слово — непроизвольным, вырвавшимся откуда-то из сердечной глубины вздохом-вскриком: ленинградцы!
Но оно — далеко не оттуда. Это слово — из нашей невероятной, временами адской истории, случившейся с Городом в самом начале Великой войны. Оно вышло оттуда и так и осталось за ними — за нами — спустя долгие годы.
Они — мы — устояли тогда, выдержали все, стиснув зубы. Стискивают зубы и сейчас, зажигая свечи на ступеньках у Техноложки и Сенной. Не боятся плакать, потому что слезы — далеко не всегда признак слабости. Лица бледные и осунувшиеся, тревожные и суровые. Лица тех, для кого чужая боль — своя. Лица тех, кто готов противостоять и этой боли, и тем, кто ее причинил. Кровь на платформе метро — это кровь всего Города. Ленинградская кровь, наша кровь…
Как это было? Что они успели почувствовать? Сильный хлопок, за которым — оглушительная тишина? Потом — крики и плач? Дым и огонь? Резкая боль? Судорожные метания по вагону в поисках выхода? И все — в течение нескольких мгновений, ставших для кого-то вечностью…
Вот поезд невероятно медленно, как в страшном сне, доползает до платформы. Люди устремляются к искореженному вагону, помогают выбивать стекла снаружи, выводят и выносят перепуганных, раненых пассажиров…
Не испугались, не бросились врассыпную от беды, потому что — ленинградцы. Нет, потому что — люди. Десятками съезжаются ко всем станциям метро маршрутки, такси, частные автомобили. И вот уже разносится в соцсетях: «Ленинградцы, кого куда подбросить?» Клич идет, летит, передается по цепочке. Те, кто далеко, пишут слова поддержки: «Ленинградцы, мы с вами»…
Наверное, после того, что случилось, мы не станем защищены в большей степени: осознанное зло в огромном городе, скрывшееся в самой его сердцевине, — это даже не иголка в стоге сена. В этот день в мире стало еще больше страха. Но в то же время, мне кажется, в нем стало чуть больше любви и надежды.
Возможно, это звучит, как парадокс, но у большой беды есть одно свойство — она заставляет людей сплачиваться против общего зла. Мы должны быть вместе — и на уровне человеческом, и на уровне внутригосударственном, и на уровне международном: это единственное условие, которое поможет нам справиться со злом.
P.S. 4 апреля, второй день после катастрофы.
Метро сегодня работает. Все станции. По сетям разлетается фотография губернатора Ленинградской области Александра Дрозденко, который едет на работу в вагоне метро. За ним, сквозь стекло, виден весь следующий вагон. Он почти полон. Утро рабочего дня. Люди торопятся — по всем своим важным человеческим делам. Ленинградское время пошло…