Борис Патрикеев: «Голос народа звучит в его музыке»

- Семь лет назад Борис пошёл за пенсией, - включается в разговор супруга, Людмила Егоровна, - погода, как у нас часто бывает, дождь со снегом, лёд. Поскользнулся, упал, поначалу думал, что просто ушиб. Оказалось, всё сложнее, перелом шейки бедра. Стандартная, впрочем, для пожилых людей проблема.

Уютная трёхкомнатная квартира в обычном панельном доме на Въезде в Гатчину. Четвёртый этаж, хозяину трудно выбираться на прогулку. Разве что летом.

- Мы вызываем специальную машину для транспортировки инвалидов, выезжаем на дачу, дышим там свежим воздухом.

- Мне через несколько месяцев исполнится 90 лет, даже не верится. Вся жизнь перед глазами. Вы о чём хотели спросить, о жизни и судьбе?

Мы проговорили с четой Патрикеевых около четырёх часов. Борис Фёдорович не всегда хорошо слышит вопросы, Людмила Егоровна громко повторяет их, но в целом, дай Бог каждому в его возрасте так ясно излагать свои мысли, шутить, обладать твёрдой цепкой памятью. Особенно интересны детали, которые нигде и ни от кого уже не услышишь. Невероятным образом в сознании этого пожилого человека соседствуют дореволюционные кирасиры и офицер – разведчик 1944-го года, царь Александр III и генсек Брежнев, мощь академического оркестра и заливистая трель народной балалайки.

- Я хорошо помню себя с самых ранних лет. Может быть, это был день рождения, первый годик. Конец осени или начало зимы. Я лежу в своей маленькой кроватке. Во рту соска с кашей, по-моему, или молоком. Передо мной - большое окно. Стоят голые, без листьев, тополя, медленно падают крупные хлопья снега.

- Если вы с 33-го, то это Гатчина, 1934-ый год?

- Да, улица Лермонтова, дом 9. Неподалёку от Варшавского вокзала.

- Ваши родители родом из Гатчины?

- Нет, мои корни в Рязани и области. Есть там посёлок Сапожок, оттуда мой отец. А мама из села Кривель, неподалёку от Сапожка. Она была одиннадцатым ребёнком в семье. Все деревенские. Дед по маминой линии был зажиточным крестьянином. Занимался овцеводством. Одна из выведенных им овец даже получила серебряную медаль на какой-то зарубежной выставке. Был самоучкой. Потом хотел заниматься лошадьми, но не успел.

- Революция?

- Нет, это уже после революции. Раскулачивание. Никаких наёмных работников у него не было, всё сам. Но знаете, как в деревне. Соседи донесли, что он кулак, деда сослали в Сибирь. Больше мы его не видели.

Можно было бы не останавливаться на подробностях биографии семьи Патрикеевых. Тем более, что споры о красных и белых, коллективизации и репрессиях по сей день будоражат сознание и порождают разлад в нашем обществе. Но невозможно изъять из истории одни страшные страницы и говорить только о прекрасных. Всё взаимосвязано в нашей жизни, и нынешние победы и беды России есть лишь продолжение сложной и неоднозначной нашей истории.

- Чем дольше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что ничего не происходит случайно. Любая мелочь, любой день, даже самый незаметный, казалось бы, проходной, имеет значение. Ничто на Земле не проходит бесследно, как пелось в известной песне. Мои родители переехали с Рязанщины, потому что здесь, в Гатчине, жил родной брат мамы, дядя Митя. Он служил в полку кирасиров. После службы устроился в винный магазин приказчиком. Магазин располагался на Соборной улице, дом 12 или 14. Со временем поднакопил деньжат, выкупил магазин у хозяина. Его жену, Анну Петровну, тётю Аню, хорошо помню. Она рассказывала мне, как однажды гуляла в парке, читала книжку. И вдруг слышит над собой голос: «Какая прелестная девочка!» Поднимает тётя Аня голову, на неё смотрят царь, Александр III, его жена и дети. С ними ещё служанка, просто так, гуляли себе по парку. Царица угостила тётю Аню конфетами. Она часто об этой встрече вспоминала.   

- Борис Фёдорович, в 1941-м вам было восемь лет. Вы должны хорошо помнить, как начиналась война.

- Если я буду вспоминать о войне - это до вечера разговоров хватит. Одно слово, - очень страшно было. Папа работал здесь, в цехах Кировского завода. Они располагались у Балтийского вокзала. Он в своё время отслужил пять лет на флоте, электриком. И на заводе трудился очень хорошо, тоже по части электричества. Ему предлагали повышение, но он всегда отказывался. Говорил маме: «Не дай Бог, какая авария, ошибка, посадят немедленно». Тогда многих сажали. А на следующий день после начала войны отец ушёл воевать. Попал на Балтику, на сторожевой корабль. Участвовал в трагическом Таллиннском переходе Балтийского флота из Таллинна в Кронштадт. Корабль его погиб, отец едва добрался до берега, выжил. Но вскоре его направили в строевую часть, и он высаживался с десантом в Стрельне. Наши тогда отчаянно стремились прорвать блокадное кольцо. Там почти всех наших побили, папа, тяжелораненый, попал в плен. Немцы его лечить отказались, посчитали нерентабельным. Он умер в лагере для военнопленных в Выре.

- Откуда вам известны эти подробности?

- Маме случайно рассказала знакомая, мол, её муж тоже там, в Выре. Мама продала какие-то вещи на рынке, купила сигарет. Рынок во время войны располагался в начале улицы Достоевского - там, где сейчас Дворец молодёжи. Сигареты поменяла на скотобойне на всяческую требуху, отходы, пошла пешком в Выру. Два раза навещала там раненого отца, потом пришла, ей говорят, что он умер.

Слово «страшно» часто звучит в рассказе Бориса Федоровича о войне. Он вспоминает, как перед приходом немцев, во время обстрелов города, они с мамой, как и многие жители, ушли в лес. Долго скитались там. Старики, женщины, дети. Мужчины все на фронте. Когда вернулись в город, нашли свой дом сгоревшим. Жили в уцелевшем доме у знакомых. Маленький Боря вместе с другими мальчишками пытался добывать еду для мамы. Она очень тяжело пережила самую страшную зиму 1941-1942-го годов. Искали еду в помойках, особенно ценились картофельные очистки.

- В 42-м маме стало совсем плохо. Она начала пухнуть от голода. Соседи посмотрели на нас, «доходяг», поговорили со своими знакомыми, с финской семьёй, «зажиточной», будем так говорить. У них большой дом, корова и огород. Соседи попросили финна: «Пусть Борька у вас заработает на кусок хлеба». Он разрешил. Я пропалывал огород, картошку. Трава жёсткая, острая, руки режет, бороздам конца и края не видно, но работать надо. Целый день пропалываешь, вечером идёшь к дому. Выходит жена хозяина, смотрит так, презрительно, мол, тебя ещё нахлебника кормить. Наливает миску воды, разбеливает её молоком, растирает туда немного хлеба и картошки. Это мой ужин. А на день давала маленькую бутылочку воды и краюху хлеба. Хлебом я с мамой делился. Очень она плоха была.

 Борис Фёдорович то и дело спрашивает: «Зачем я всё это рассказываю? Неужели, кому-нибудь интересно?» Отвечаю, как думаю. Во-первых, интересно большому количеству людей. Во-вторых, истории из жизни – не просто разговоры на кухне. Личные воспоминания людей, зафиксированные на газетных страницах, в интернете или просто на карте памяти диктофона, со временем становятся историей народа. Почему мы так бережно храним фотографии своих близких, их письма? Забери у нас эту часть истории, и нас нет, мы исчезнем из истории страны. Кто-то из поэтов сказал: «Души предков держатся на небесах энергией нашей памяти».

- Когда наши наступали, тоже очень страшно было. Обстрелы, бомбёжки, Гатчину немцы долго не хотели оставлять. Здесь важный железнодорожный узел,
аэродром. В январе 44-го стало понятно, что наши уже на подходе. Стрельба усилилась. Многие горожане и мы вместе с мамой спрятались в Павловском соборе, в нижнем храме. На всю жизнь запомнил советского офицера-разведчика. Он вбежал в храм с автоматом. Патроны у него закончились. Попросил спрятать его. Многие пришли в храм со своим нехитрым скарбом. Укрыли офицера узелками, тряпьём всяким, но немцы в храм уже не заглядывали. Утром я выглянул на улицу. Было непривычно тихо, медленно падал снег. Увидел, как по Соборной идут наши бойцы, радости людей не было предела! И вот, что ещё про память и газетные страницы. Вы в самую точку попали. Когда мы с мамой выходили из храма, вот через ворота главные, рядом остановился автомобиль. В нём фотокорреспонденты. Один из них сделал снимок, потом его опубликовали в «Гатчинской правде» - так мы с мамой попали в историю.

С чего начинается музыка

- Первое музыкальное впечатление, когда случилась ваша встреча с будущим делом всей жизни?

- Тоже во время войны. Там ведь не только страшное случалось. Правда, знакомство получилось пренеприятным. В доме через улицу жила семья немцев, а может быть, финнов. Они появились у нас во время оккупации. У хозяина была очень красивая дочь. Не знаю уж, каким образом, но она сумела вызволить из плена русского солдата. Может, выкупила? И вот однажды, я сижу дома и слышу чарующие звуки музыки. Я вышел из дома и, как заколдованный, пошёл на этот звук. За забором кто-то играл на неизвестном мне инструменте. Я подтянулся на руках и заглянул через забор. И вижу такую картину. В окне стоит солдат, напротив девушка, он играет на кларнете. Очень приятная мелодия. Я так заслушался, что не заметил, как ко мне подкрался хозяин дома и огрел меня крапивой по рукам. Запоминающимся получилось знакомство!

Оркестр я впервые услышал в 5-ой школе, где учился после войны. Пришёл в библиотеку, я страшно любил читать, и услышал за стенкой оркестр. На разные лады, много инструментов, у каждого свой голос. Именно тогда я и решил, что свяжу жизнь с музыкой. Мама увидела моё стремление, накопила денег, купила мне мандолину. Но играть на ней, я, естественно, не умел.

Пальцы Бориса Фёдоровича, белые, тонкие, во время рассказа то и дело подрагивают, постукивают аккуратно подстриженными ногтями по столу. Они словно исполняют какую-то внутреннюю, неслышную другим мелодию. В рассказе как-то сами собой, словно наши соседи, упоминаются великий балалаечник-виртуоз Василий Андреев, автор вальса «Воспоминание о Гатчине». Он часто здесь бывал и любил наш город. Подвижник, создатель оркестра народных инструментов ещё в 1896-м году Лев Иринархович Соколов. Его музыканты нередко играли в небольшом садике неподалёку от Коннетабля. В Доме офицерского собрания частым гостем был Александр Куприн. Именно в офицерском собрании, как гласит легенда, ему подсказали сюжет знаменитой повести «Яма». Борис Патрикеев настаивает, что всем гатчинцам, любящим историю своего города, необходимо помнить имя Льва Соколова. Один из лучших ансамблей народных инструментов был создан им именно в нашем городе. Активно концертировал за границей, пропагандируя, говоря современным языком, русское музыкальное искусство.

- После революции он продолжал работать, преподавал в 4-ой школе. И я у него имел счастье учиться. Но однажды его вызвали в горком и жёстко поставили вопрос: «Нам известно, что вы служите регентом в Павловском соборе. И одновременно занимаетесь воспитанием детей. Выбирайте: или храм, или школа. Лев Иринархович Соколов выбрал храм.

Пальцы Бориса Фёдоровича продолжают выстукивать мелодию воспоминаний. Особенно они оживляются во время самых волнующих и тяжёлых событий.

Болезнь

- После окончания семилетки встал вопрос, куда идти дальше? Меня тянуло к музыке, но вся моя родня в один голос твердила: «У нас музыкантов в роду никогда не было! Иди по той специальности, что всегда даст кусок хлеба!» Пришлось пойти в Ленинградский механический техникум. Добираться туда было очень тяжело. Вставал в пять утра, в 6.05 уже поезд. Потом до Карповки на трамвае 45 минут. В техникум приезжал уже никакой. Еды было мало. Мать давала 20 копеек в день. Шесть копеек на трамвай и на 10 копеек я покупал сайку. Очень вкусная, но только она за целый день. Мне 17 лет, и через год организм нагрузок не выдержал. Он забастовал. Приехал на занятия, ещё по дороге в глазах потемнело. Потом руки – ноги уже не слушаются. Товарищи мои забеспокоились: «Ты же болен! На тебе лица нет!» В медпункте суровая медсестра сунула мне градусник измерить температуру. Когда посмотрела на показания градусника, набросилась на меня. Мол, я специально нагнал температуру, чтобы отлынивать от занятий. Градусник показывал 41,1. Кое-как добрался до дома, слёг. Но это был только первый звоночек. Настоящая беда обрушилась чуть позже. Вы слово пневмоторакс слышали?

- Да, что-то с лёгкими.

- Добавьте сюда ещё и туберкулёз. Страшная болезнь. Как остался жив, одному Богу известно. Ещё раньше я ушёл из техникума, устроился на завод токарем. 157-ой завод. Там требовалась особо тонкая, ювелирная работа с мелкими деталями. Обучение мне легко давалось, через полгода уже висел на Доске почёта. Отработал три года, но мечта о музыке не покидала меня.

Однажды ко мне подошёл мастер, говорит: «Я слышал, ты играл когда-то? Приходи к нам на репетицию в самодеятельный оркестр. Я, честно говоря, немного задрал нос, мол, я-то с опытом каким-никаким музыкальной школы. А они - самоучки! Открываю дверь в репетиционную и вижу там Льва Иринарховича Соколова. Он там организовал оркестр. Послушал, да они играют, как Боги! Только ноты меняй. И классику исполняют, и оперетту, и танцевальную. Я стал там играть на контрабасе. И через некоторое время ко мне подходит Лев Иринархович, говорит: «Боря, у тебя есть талант, тебе надо учиться, ты должен поступать». И я поступил. В училище имени Мусоргского. На оркестровое отделение. Я должен был знать все инструменты. И я их знал. Не в совершенстве, конечно, но хватало, чтобы преподавать. Соколов вселил в меня уверенность, и за это я буду ему благодарен до последних лет жизни.

Учить и одновременно учиться

- Не перестаю повторять – всё взаимосвязано в этом мире. В училище Мусоргского преподавателем у меня был Захар Иванович Ставицкий. Замечательный домрист, балалаечник. Именно он мне ближе к четвёртому курсу посоветовал поступать в Консерваторию им. Римского-Корсакова. Я сомневался, потяну ли? У меня же нет как такого классического музыкального образования. Однажды возвращался из Рязани, навещал там родственников. Вышел на Московском вокзале. Время есть, решил сходить в кино. В кинотеатре «Титан» между фильмами играл оркестр. Смотрю, много знакомых и, в том числе, дирижёр Александр Семёнович Ильин. И он мне так просто говорит: «Боря, а ты почему не в консерватории. Многие наши уже там, а ты почему медлишь»? И так это просто прозвучало, что я подумал, почему бы и нет? Поступил в консерваторию, параллельно много работал, как-то себя нужно было содержать. Работал преподавателем музыки в Гатчинском педучилище в том числе. На третьем курсе консерватории ко мне подошёл сокурсник Юрий Павлович Петров и предложил работу преподавателем по дирижированию в институте культуры и искусства имени Крупской. А мне закончить консерваторию нужно, какой из меня учитель? Ещё самому учиться да учиться! Тем не менее, в институте культуры я проработал более 50-ти лет, одновременно работая с Гатчинским оркестром народных инструментов. Однако, пришёл день, и меня «ушли» из Гатчинского оркестра.

- В связи с чем?

- Слишком много работал, - чуть улыбаясь, вступает в разговор Людмила Егоровна Патрикеева. – Приехала в область комиссия из Москвы с ревизией. В тот момент очень строго было с так называемым «совместительством».  

– А я в этот момент, - продолжает Борис Фёдорович, - задумал грандиозное представление. Концерт оркестра в двух отделениях. У нас восемь солистов должны были выступать. Скажем так, на уровне большого симфонического оркестра решили выступить. Чем мы хуже? Провели концерт, успех грандиозный, но именно здесь и нашла в чём покопаться комиссия. Мол, совмещение, на двух работах люди работают. Как так?

- Требовали даже предоставить сведения о времени поездок в транспорте между Ленинградом и Гатчиной, - подхватывает Людмила Патрикеева. - Одна работа в институте культуры, другая здесь. Грозились вычесть из зарплаты всё «незаконно нажитое»!

- То есть, обвинили вас в трудоголизме, если можно так выразиться? – смеемся мы все вместе.

- Именно так!

В течение всего нашего разговора чета Патрикеевых так и рассказывала о жизни и судьбе Бориса Фёдоровича, дружно, дополняя друг друга, когда два голоса сливаются в один. Можно сказать, ничуть не рискуя излишне преувеличить, две судьбы сливаются в одну. Людмила Егоровна была в своё время ученицей Бориса Фёдоровича, затем супругой и продолжателем его дела в оркестре народных инструментов.

- Борис Фёдорович, Людмила Егоровна, может быть, этот вопрос покажется бестактным, но всё же решусь его задать. Дай вам Бог дожить до ста лет и ещё столько же, но постепенно приходит время подведения итогов. Что для вас оркестр народных инструментов, какую цель вы ставили перед собой, когда начинали музыкальную и педагогическую деятельность, и что удалось выполнить?  

 - Цель была учиться, совершенствоваться в профессии и передавать эти знания другим. А если говорить более глобально, то можно сказать так: у народа есть свой голос, своя душа. Только услышать их сейчас очень трудно. Всё забивается криками телевизора, новомодными песнями и мелодиями, которые забываются через минуту. Голос народа звучит в его музыке, песнях, инструментах. Мы старались нести этот голос, сохранять его, передавать зрителям и нашим потомкам. Насколько это удалось, судить не нам, но есть небольшая надежда, кое-что у нас на этом пути сделать получилось. 

Андрей Павленко