Евгений Родионов – хранитель времени

- Сейчас вы увидите, как заводятся наши, можно сказать, главные гатчинские часы, – говорит Евгений Александрович. 

Он берет длинную, изогнутую под углом 90 градусов, ручку, напоминающую старые добрые монтировки, вставляет ее в одно из отверстий механизма и начинает быстро вращать соответствующий блок. По сложной системе тросов и барабанов наверх, одна за другой, поднимаются тяжелые гири. Самая легкая из них весит около 50 килограммов. Ваш корреспондент тоже попробовал покрутить заводной ручкой. Ох и нелегкое это дело, доложу я вам, уважаемый читатель. 

- Это с непривычки. Часы необходимо заводить раз в два дня – постепенно привыкаешь. Сам я, можно сказать, «кабинетный работник», а тут – лестница, гири. Весьма неплохая разминка. Сейчас 13.55. Через пять минут услышим результаты наших трудов. А можем и увидеть. Давайте поднимемся на колокольню. 

Через узкий люк выбираемся на крышу. Фотограф нашей газеты Ольга Фирсова «ужасно боится высоты», но ради нескольких удачных кадров подходит к самому бортику крыши. Легкий перезвон маленьких колоколов и два мерных удара большого.

- Вот так работает этот механизм. Редко, но случаются сбои. Гатчинцы иногда спрашивают: «Почему часы не работают, не было ударов?» Зимой еще более-менее понятно. В сильный мороз, при определенной влажности шестеренки циферблатов покрываются инеем и просто слипаются. Нарушается ход часового механизма. Но почему это и летом иногда случается, не могу сказать, я всё же не часовой мастер. У наших часов своя жизнь.

- А вы, Евгений Александрович, если можно так выразиться, хранитель часов?

- Почему вы сказали, «если можно так выразиться?» Так оно и есть, я – хранитель. 

Красота!

Мы с Евгением Родионовым продолжаем разговор этажом ниже часовой комнаты. Сквозь широкие окна открывается великолепный круговой обзор. В парке белеют статуи, дальше – изгибы озер и строгие контуры самого дворца. Глаз не оторвать!

- Евгений Александрович, а ведь есть какое-то особенное удовольствие ежедневно работать среди такой красоты?

- Безусловно! Я во дворце работаю чуть менее двадцати лет и не перестаю радоваться, как мне повезло здесь оказаться. Одно время трудился на стройке: нужно было семью кормить, деньги зарабатывать. Потом перешел сюда. Денег стало гораздо меньше, но ничто не сравнится со счастьем спешить на работу и не торопиться уходить с нее. Если человек на работе то и дело посматривает на часы – скорее бы домой, ему не нужно работать в музее. 

Я, кстати, сейчас в отпуске, но пришел во дворец не только ради встречи с представителем «Гатчинской правды», – просто дел много на работе. Сейчас идет реэкспозиция Оружейной галереи. 16 июня галерея должна открыться, и жители Гатчины и гости города увидят совершенно новую экспозицию коллекции, которой по праву гордится наш музей. У нас одно из лучших собраний старинного оружия не только в стране, но и в мире. 

Коллекция огнестрельного охотничьего оружия XVI–XIX веков, хранящаяся в Гатчинском дворце, – главный предмет любви и забот нашего сегодняшнего героя. Неоднократно во время рассказа он будет подчеркивать: «Такого даже в Эрмитаже нет». Заметна гордость за Гатчину и наш дворец.

- Вы коренной гатчинец, Евгений Александрович?

- Да, я родился в Гатчине в 1977 году. Отец всю жизнь проработал в Ленинградском институте ядерной физики и сейчас там трудится. Мама окончила Академию художеств и тоже некоторое время работала в ПИЯФе. Что-то связанное с чертежами. А потом всю жизнь она работала исключительно в музеях: музее-усадьбе П.Е. Щербова, музее Академии гражданской авиации, что расположен в Пулково, и так далее. Дед, которого я еще застал, работал в Волгограде архитектором. 

- Получается, вы из исключительно интеллигентной семьи?

- Выходит, что так. В доме всегда было много книг по искусству, и атмосфера соответствующая. Если мы с мамой ехали в Ленинград, то обязательно посещали какой-нибудь музей. У меня тогда сложилось впечатление, что город определяется именно музеями. Я и сейчас, посещая какой-нибудь город, обязательно ищу местные музеи. Если, например, магазины, кафе, рестораны плюс-минус везде одинаковы, то музей определяет индивидуальность города. При всём при этом я не могу сказать, что особая интеллигентная обстановка в доме как-то сказалась на моем выборе стать историком. Папа – технарь, мама – гуманитарий.

- Вы, так сказать, оказались между двух огней?

- Можно и так выразиться. Одно время ходил в математический класс. Поначалу хорошо получалось, потом перестало получаться. Стал посещать класс с усиленным изучением английского языка. 

- Нередко в школе может оказаться человек, учитель, который окажет сильное влияние на ребенка и поможет определиться в выборе.

- Нет, про себя я такого сказать не могу. Может быть, выделил бы преподавателя физики Михаила Ивановича Кислова, но не потому, что он физик, а потому, что Михаил Иванович вел в школе театральный кружок.

- В какой школе, кстати?

- В третьей. Я еще походил и в театральный некоторое время. Долго продолжались поиски себя. В 1994-м окончил школу.

- Не лучшие времена…

- Да, особенно когда стоишь перед выбором жизненного пути. Было понятно, что гуманитарные науки, за исключением, пожалуй, юриспруденции, совершенно невыгодны в финансовом плане. Но прагматическое меня мало интересовало. Выбирал между филологией и историей. Победила история. Поступил на исторический факультет Санкт-Петербургского университета. Специальность – история средних веков. 

- Когда для вас стало окончательно понятно, что выбрали настоящий свой путь? Сказали себе: «Да, это мое!»?

- Только когда пришел в музей. 

- Ничего себе! Я был уверен, что толчком к изучению истории стало присущее многим мальчишкам увлечение оружием. 

- Естественно, оружием я интересовался. Особенно средневековым. Но это не определяло выбора. Можно любить самолеты, но боятся на них летать, не так ли?

На вопросы Евгений Родионов отвечает обстоятельно, неторопливо. В нем каким-то странным образом одновременно уживаются романтичный юноша и строгий бухгалтер. Романтика – это жена Айсулу и дочь Василиса, музей, увлечение реконструкцией, фонд оружия, часы с колокольней. А там, где начинается научная деятельность, требуется особо тщательная сверка фактов, дат, деталей. Где идет работа с бесконечным количеством бумаг, списками, составлением полного каталога хранящихся в музее предметов – там немедленно занимает свое законное место бухгалтер. 

Хранитель

- Кто такой хранитель, Евгений Александрович?

- Это специальность, можно сказать, научно-исследовательская должность. Ее можно трактовать по-разному. Если совсем огрубить и упростить, как некоторые мои коллеги полушутя-полусерьезно говорили, – это кладовщик. Если хранитель знает про вещи, за которые он отвечает, где они находятся и в каком они состоянии, это уже хорошо. Но это если сильно упростить. Хранитель может заниматься научным исследованием предмета. Его происхождением, историей и так далее. 

- Вы, как я понимаю, не сразу стали хранителем?

- Далеко не сразу. После окончания университета встал вопрос, где найти работу. Желательно по специальности. Сунулся было сюда, во дворец, но здесь количество ставок научного сотрудника ограничено. Чтобы взять меня на ставку, нужно чтобы куда-то делся предыдущий сотрудник. Может быть, стать экскурсоводом? Но там нужно учиться как минимум полгода. То есть получил я диплом в июле, пошел учиться. Осень, зима, к следующему лету смогу водить экскурсии. Но надо жить на что-то. А я уже женат на первой жене, нужны деньги. Познакомился я с ней, кстати, на реконструкторских фестивалях, которым отдал некоторую часть своей жизни.

- Реконструкция – это как возможность сесть в машину времени и укатить в любую эпоху?

- Скорее, возможность проживать параллельную жизнь. Там  свой мир со своими особенностями и возможностями. Для историка весьма полезное увлечение. Меня, кстати, в реконструкцию привел мой однокурсник Клим Жуков, нынче весьма известный блогер. 

Не будем утомлять нашего читателя рассказом о реалиях жизни реконструкторов. Всё же это увлечение характерное для довольно узкого сегмента нашего общества. Но здесь во время рассказа в Евгении Александровиче очевидно вовсю властвовал романтик. Мечи, алебарды, щиты и латы. Рыцарские поединки, битвы на топорах и копьях. Различные тонкости подготовки снаряжения и хитрости в сражениях. Действительно, целый мир! Но пора возвращаться в наш XXI век, в Гатчину, во дворец.

- Евгений Александрович, ваша официальная должность, если ее читать полностью, очень длинно произносится. Особенно перечисление фондов. 

- Да, их немало. Хранитель фонда оружия, металла, драгметаллов, сбруи… 

- Сбруи? Имеется в виду конская сбруя?

- Да, крохотный фондик. Седла, уздечки, прочая мелочь. Мои основные фонды – оружия и металла. Металл – это люстры, подсвечники, канделябры, в основном бронза. 

- Про фонд драгметалла, естественно, не могу не спросить! Золото, бриллианты?

- Он тоже у нас очень маленький. По сравнению с другими музеями даже говорить не о чем. Есть одно золотое колечко и немного серебра. Небольшой шкафчик – вот и весь фонд драгметаллов. Перефразируя выражение из одного фильма, можно сказать так: «Есть два типа музеев. В одних много вещей, но мало места, в других – много мес-та, но мало вещей». Мы из вторых, естественно. У нас огромные пространства, а предметов, представляющих интерес для посетителей, не так уж много, к сожалению. Многое пропало в войну. Не всё успели вывезти. И не всё потом удалось вернуть. 

- Да, раз вспомнили войну. Наверное, учитывая тот страшный пожар при отступлении немцев, наш дворец – самый пострадавший?

- Нет, что вы! Мы еще легко отделались. В Павловске, Царском Селе, Петергофе немцы специально взрывали дворцы, там огромные разрушения. У нас всё выгорело, но стены остались целы. 

- Самый ваш любимый и главный фонд – оружия или теперь арсенала?

- Да, здесь нам есть чем похвастаться – 1170 предметов (цифра округленная). Это в основном охотничье огнестрельное оружие. По временным рамкам – с конца XVI века по конец XVIII веков. Чуть-чуть второй половины XIX. 

- А, грубо говоря, есть там императорские ружья?

- Они там почти все императорские. Проще назвать не императорские ружья. Коллекция, которая сформировалась при Павле I, более чем на 90 процентов сохранилась. От Александра III и Николая II оружия осталось мало. 

- Говорят, что Николай очень любил пострелять по воронам и кошкам.

- Насчет ворон – да, верно, а про кошек – кем-то выдуманный миф. Может, даже не специально выдуманный, а небрежность историков или публицистов, которые начали об этом писать. Откуда взялся этот, говоря современным языком, мем «Николай II – убийца кошек»? Дело в том, что тогда выходили очень красиво изданные отчеты Ведомства императорской охоты. За такой-то год убито столько-то зубров, волков, зайцев, кабанов и так далее. И туда же включались убитые бродячие собаки и кошки. И я не знаю, кто был первым интеллектуалом, который решил, что всё это убитое зверье относится к царю. От зубра, погибшего в Беловежской пуще, до бездомной кошки, подстреленной в Петербурге. Охотничье ведомство этим всем занималось. Но кто-то первым ляпнул эту глупость, и пошло-поехало. Меня, кстати, удивляет, почему именно к кошкам такое внимание. С собаками же подобные цифры. Видимо, у нас, в России, к кошкам особенное отношение. Их жальче. 

Возвращаясь в сегодняшний день, в «Охотничьей галерее», которую мы планируем открыть 16 июня, будут представлены уникальные ружья, которых нет нигде в мире, не только в Эрмитаже. Хотя у них, а тем более в Европе и мире, коллекции, естественно, значительно богаче. Например, у нас будет представлено первое в мире (во всяком случае, никто не доказал обратного) охотничье ружье с оптическим прицелом XVIII века. Оно крайне редко выставляется. У нас два ружья со вставными дополнительными стволами. Во всей стране их всего четыре, у нас – два. Стоит ли повторять, что в Эрмитаже таких нету.       

- Не знаю, может быть, мой вопрос вам покажется глупым, но когда вы берете в руки ружье, скажем, Павла I или другой предмет, принадлежащий ему, не возникает ощущения присутствия этого человека? 

- Нет, никогда с такими мистическими ощущениями не сталкивался. Это просто работа. Было несколько раз нечто вроде озарения. Например, есть у нас ружье. По всем признакам – французское. И в описи оно французское, и в каталог я его таковым внес. Но однажды взял это ружье в руки. Что-то здесь не так. Присмотрелся, и словно озарило. Надпись французская с небольшой ошибкой, еще какие-то мелочи. Да оно же не французское, а именно что русское! Из Тулы. Туляки любили так пошутить: делали почти идентичную копию. Но чтобы это разглядеть, нужно то, что называется насмотренностью, которая вырабатывается очень нескоро. И вообще, старинные вещи любят, когда их исследуют, с ними возятся. 

Должность хранителя, профессия исследователя требуют, на мой взгляд, от человека настоящего, неистребимого любопытства. С холодным носом здесь делать нечего. Ведь хранитель оберегает не просто вещи, пришедшие к нам из далекого прошлого. Он сохраняет для ныне живущих и потомков историю страны и мира.   

Сорок дней на войне

Когда я готовился к встрече с Евгением Родионовым, естественно, постарался собрать о нем побольше информации. Зашел в Интернет и был немало удивлен. Ведь что получалось: человек давно и плодотворно работает в одном из лучших музеев страны, старший научный сотрудник, автор множества научных работ и замечательных публикаций. Но сейчас всё сводилось к одной громкой, кто-то называл ее «скандальной», истории. Евгения Родионова во время мобилизации призвали в ряды Российской армии и отправили на СВО. 

- Евгений Александрович, как вы сами отнеслись тогда к этой ситуации?

- Прозвучит парадоксально, но вполне спокойно. Даже с некоторой долей радости. Вы помните, дела наши тогда на фронте нельзя было назвать блестящими, а даже внушающими некоторые опасения. Хотелось поучаствовать и приложить свои силы, чтобы стало чуточку получше. Один вопрос меня волновал: смогу ли я принести хоть какую-то пользу там, на передовой. Я лейтенант запаса, в университете была военная кафедра. Но специальность – военный психолог, совсем небоевая, будет ли с меня какой-нибудь толк? С другой стороны, мысль была такая: на любимой работе я уже что-то сделал за долгие годы. Семья хорошая, дочка уже подросла. В конце концов, если даже что-то оборвется, то не страшно. У меня уже есть, что за собой оставить. Так что поначалу я был спокоен, потом, правда, стало поволнительнее. Когда в Луге начали формировать батальон, кто куда попадет и так далее, началась конкретика. Мне сказали: военный психолог – тот же замполит, так что будешь замполитом. Когда привезли нас ближе к передовой, стало понятно, что замполитом быть очень трудно. Я должен информировать солдат о происходящем, а где брать информацию? Телефонов нет, не говоря уж об Интернете, телевидении. 

- Остается, разве что, анекдоты рассказывать…

- Я и пытался что-то такое делать – успокаивать людей. На самом деле с рядовыми бойцами у меня сложились хорошие отношения. 

- А поучаствовать непосредственно в боевых действиях довелось?

- Да. Один раз даже в сторону противника пострелял из подствольного гранатомета. В том числе для того, чтобы бойцы не сказали, что я отсиживался где-то за их спинами. Хоть офицер я весьма условный, но нужно соблюдать определенные правила. Например, когда кормежка, солдаты должны есть первыми, им важнее – офицер потом. И так далее… 

- Каким образом вас отозвали?

- Вы знаете, я даже не пытался это выяснять. Я вам скажу, что психологически очень тяжело было, когда узнал, что мою мобилизацию отменили. Когда ты со всеми и знаешь, что будешь с ними до конца, одна ситуация. Мотивация, поведение и так далее. А тут тебе говорят: можно ехать домой! Всё меняется. Да и перед парнями неловкость какая-то: только что были вместе, а теперь ты уже отдельно. 

Слово «неловкость» – одно из ключевых в описании образа настоящего русского интеллигента. Ему будет неловко там, где человек не так сложно сконструированный даже не найдет повода для сомнений. С другой стороны, в разговоре, глядя на Евгения Александровича, вспомнился завет Достоевского из «Записок из Мертвого дома»: «Ни тени озлобления или высокомерия. Их нужно больше всего бояться». Не было здесь ни того, ни другого. 

- Здесь ведь вот что еще важно. Я всю жизнь занимаюсь оружием, а значит – войной. Побывать там мне в этом смысле было очень полезно. К тому же на многие вещи я начал смотреть совсем по-другому. То, что здесь важно, там ничего не стоит. И наоборот. 

Уже при расставании, Евгений Александрович рассмеялся.

- Я ведь там, в подразделении, наверное, чтобы как-то себя поставить, рассказать, что я не просто непонятный лейтенант, ни дня не служивший, а всё-таки старший научный сотрудник одного из лучших музеев страны, раздавал ребятам свои визитки. «Когда всё закончится, обязательно приезжайте в гости!» Двое, кстати, уже приезжали! Будем надеяться, что и остальные вернутся живыми-здоровыми!

От лица Евгения Александровича Родионова и нашей газеты приглашаем жителей и гостей нашего города в Государственный музей-заповедник «Гатчина» на обновленную выставку «Оружейная галерея», которая откроется 16 июня.

Андрей Павленко